«Э, нет — тут сложнее. Против луков — заметь! — никто особо не возражает. Фокус в том, что у лучшего лука усилие на тетиве — сто фунтов, а у арбалета — тысяча». «Ну и что с того?» «А то, что лучник может свалить латника, лишь попав тому в щель забрала, в спайку панциря и тэдэ — высокое искусство, надо учиться с трехлетнего возраста, тогда, глядишь, годам к двадцати будешь на что-то годен. Арбалетчик же стреляет по контуру — куда ни попади, все навылет: месяц подготовки — и пятнадцатилетний подмастерье, сроду не державший в руках оружия, утрет рукавом сопли, приложится с сотни ярдов, и крышка знаменитому барону N. победителю сорока двух турниров, и прочая, и прочая...»
К. Еськов «Последний Кольценосец»
Ну, об арбалете мы уже рассказывали, а так-то ударения расставлены очень верно. За одним, пожалуй, исключением: «сто фунтов» (килограмм сорок) для современного спортивного лука и лучника-спортсмена мощность вправду запредельная, избыточная: максимальная сила мужских луков достигает 23 кг, женских — обычно колеблется в пределах 14-19 кг. Но для лучника-воина, действующего в русле высокоразвитой многовековой традиции, и это, и даже вышеназванные сто фунтов — совершенно «пацанячий», смехотворно низкий рубеж! Тут автор «Последнего Кольценосца», кажется, не удержался: попробовал «отыграть», сделать мало-мальски постижимой хотя бы одну из реалий лучного боя. И напрасно! Потому что ВСЕ реалии лучного боя средневековых (и ранее) времен на исторических реконструкциях абсолютно не отыгрываются, да и к современному олимпийскому спорту тем более неприложимы. Если уж приводить спортивную аналогию, то Робин Гуд на теперешних чемпионов должен был смотреть столь же отстраненно, как хоккейный вратарь на мастеров фигурного катания. Т. е. меньше ли у них нагрузки — отдельный вопрос; в любом случае все это совсем другой вид состязаний, даром что тоже на коньках.
Усилие на тетиве у мощнейших из боевых луков — не под 40, а за 80 кг. Кстати, и собственный их вес порой составляет килограмм восемь (против 1,4-1,6 кг — у современного спортивного лука). Особенно если мы говорим о крупных цельнодеревянных конструкциях, вроде знаменитых longbow английских йоменов. Это ведь не рейка, а настоящий брус очень плотного (только-только в воде не тонет!) дерева, пусть и зауженный к перехвату посередине и к концам, но зато у основания «рогов» столь объемный, что рукой его там не охватишь.
Переведя на воинско-весовые параметры средневековья, получим: лук тянет на полтора «с гаком» очень тяжелых двуручных меча. Или, если брать средние величины — то даже на пару таких двуручников!
В любом случае вес и сила натяжения таковы, что совершенно исключалось «спортивное» прицеливание— с долгим выбором цели, долгим же удерживанием лука на весу, тщательным оттягиванием тетивы с хвостовиком стрелы к углу глаза. Весь процесс осуществлялся в темпе удара в челюсть: вскинул лук, противоположно направленным рывком обеих рук («на разрыв») натянул, пустил стрелу. А пока вы читали эту фразу — вот уже и вторая стрела полетела...
Нагрузки, как видим, тяжелоатлетические. А требующаяся точность — на уровне именно искусства, художественного мастерства.
Так как же целиться? «Элементарно, Ватсон!»: процесс прицеливания происходит в мозгу. Нелегко? А вот для этого и надо учиться с трехлетнего возраста, да еще и талант от природы желательно иметь, как необходим он для минимально приличного уровня, скажем, музыканту.
По меркам самого что ни на есть большого спорта все эти требования — из разряда фантастики. Но вот такими «фантастическими персонажами» и предстают лучники любой из великих традиций: британской, скифской, монгольской (тут, правда, луки сложносоставные, полегче — но все остальное без изменений)...
А вдобавок продолжим аналогию с музыкой: вам, дорогой читатель, не кажется фантастическим персонаж вроде даже не Паганини, а любого профессионала-середнячка? Ведь это же совершенно ненаучно — выделывать ТАКОЕ при помощи клееного дерева и конского волоса (и в космическую эру ситуация не изменилась!), хранить в мозгу ТАКОЙ объем звуковой информации, ТАК упражняться с ТАКИХ малых лет... Представьте себе мир без музыки вообще или хотя бы без Высокой Музыки: кто из тамошних писателей-фантастов вообразит, что пальцы и память их соплеменников достаточны для участия в симфоническом концерте (а его вообразить — сумеют ли?)?
В эпоху Робин Гуда на такое никому бы воображения не хватило: это как раз был мир без Высокой Музыки. Ну, а мы не вполне можем себе представить лучное искусство (да!) того мира.
Дополнительный «музыкальный» вывод: не отыгрывается, кроме искусства стрельбы, и мастерство изготовления луков. Так что все рассуждения реконструкторов о свойствах материала, форме, нагрузке и пр. заведомо передают лишь часть истины. Контуры скрипки Страдивари или Гварнери можно воссоздать до микрона, но звучать она будет как фанерный ящик. Тут требуется великая масса «ноу-хау»: режим и срок сушки (и для скрипки, и для лука — многие десятилетия: шедевр можно создать только из дерева, заготовленного еще при деде!), состав клея... опыт глаза и руки...
Дополнительные выводы придется перечислить кратко и сухо, частью даже опустив аргументацию. Итак:
- Существует устойчивое мнение, будто лучному бою отдавали дань две категории воинов: сверхквалифицированные профессионалы — и, в определенной степени, «неполноценные», «неполноправные» бойцы. На самом же деле этой второй категории лук, как правило, не по силам. Причина ясна: нагрузки тут тяжелоатлетические. Конечно, бывали случаи, когда перестрелку из луков приходилось поручать крестьянскому ополчению, девушкам, подросткам — т. е. тем, кого уж совсем никак нельзя облечь в доспехи и послать в первые ряды. Но такое делалось не от хорошей жизни, а в качестве «жеста отчаянья». И, как правило, ситуацию не спасало...
- С мощными доспехами, «станковыми» щитами и вообще носимым багажом (включая даже по-настоящему большой запас стрел) у лучников порой возникали проблемы. Причина та же. Нет, все это порой имелось — но лишь в масштабе отряда: при наличии обоза, грамотном взаимодействии с «инженерными войсками»*... Во время Столетней войны подразделения «аршеров» — так, на французский манер, порой именовали своих лучников даже англичане! — довольно часто оснащались рыцарскими доспехами, несколько измененными для удобства стрельбы. Элитные отряды могли быть облачены в такую броню чуть ли не поголовно, но и у остальных в XV в. командиры нередко обладали латной броней современного покроя, а рядовые бойцы — устаревшими, «списанными», неполными комплектами/
- За чужой лук в бою браться не следовало, да и на «прадедовский» лук из родового хранилища особых надежд лучше бы не возлагать. Очень это индивидуальное оружие, оно вполне может оказаться «не по руке», даже если у лучника будет время и полигон для того, чтобы осуществить пристрелку. К тому же «усталость материала» дает о себе знать: лук, в отличие от меча или скрипки, с годами стареет, теряет упругость.
- Чтобы это старение не проявилось почти мгновенно, лук (особенно сложный!) нельзя хранить с натянутой тетивой. Дополнительный вывод: при по-настоящему внезапном нападении лучнику придется худо— нужны не такие уж малые секунды, чтобы изготовить оружие к стрельбе. И вообще тут возникает масса дополнительных осложнений, особенно если лук: а) мощный; б) малознакомый. Вспомните историю с луком Одиссея, который никак не могли натянуть незваные гости! Натянуть в данном случае означает — надеть спущенную тетиву, а не согнуть уже излаженный к стрельбе лук!
Ну и еще несколько слов о возможностях и, так сказать, невозможностях лука. Тут мне уж точно придется сокращать аргументацию, но поверьте — она есть.
Какова максимальная скорострельность? В отдельных случаях и до 19 стрел в минуту, но это не для мощных луков; для них же — не свыше дюжины. Это, конечно, если стреляет мастер. Иногда говорят и о «семистрельном» рубеже— но рубежом он является либо для довольно ленивого «подмастерья», либо... для современного лучника-спортсмена, который сперва медленно и тщательно натягивает свой непристойно легкий лук, а потом, целясь, удерживает тетиву 6-10 секунд.
(Мастера боевого лука восприняли бы это описание как самый неполиткорректный из эстонских анекдотов. Но такие мастера вообще отличались от нынешних спортсменов — даже лучших, чемпионского уровня! — примерно как человек, говорящий на родном языке, отличается от старательного иностранца, выучившего этот язык в студенческие годы.)
Ну, конечно, когда счет шел не на минуты, а на долгие часы непрерывной стрельбы — «расценки» были другие. В этом смысле любопытны самурайские навыки, как отдельное качество формировавшие даже не меткость (да нет, о ней тоже помнили — но это особый случай), а именно «долгоиграющую» прицельную выносливость: многочасовую, вплоть до полных суток включительно! В чистом виде на поле боя или даже при обороне замка так стрелять не получалось, просто условий не было. Но в ходе состязаний — которые суть не спорт, но смесь религиозного действа (храмовых церемоний) с воинской медитацией — вошедшие в особый транс рекордсмены выпускали за сутки по 8-10 тысяч стрел. Правда, из несильных луков; правда, в цель попадало немногим более половины стрел; правда, мишень эта — не «яблочко», а длинная и широкая балка, находившаяся от стрелка в сотне с небольшим метров. Все это правда — но ведь и условия запредельные! В реальном бою это означало, что лучник может за час сделать этак четыре сотни вполне прицельных выстрелов, причем из более мощного лука и на более серьезную дистанцию. Фактически пара-тройка таких супермастеров (пусть даже их прикрывает целая команда щитоносцев: дело того стоит!) способна сорвать серьезную атаку или вести столь «тревожащий» огонь по вражеским укреплениям, что атаки оттуда и не последует.
В Англии или Монголии такие состязания-медитации не были в ходу — но мастерство лучников экстракласса в боевых условиях уж никак не уступало самурайским вершинам.
А эффективная дальнобойность какова?
Вообще-то стрела порой летит и под (говорят, даже за) 800 м. Современному луку из высокотехнологичных материалов и с массой сопутствующих прибамбасов (включая суперлегкую стрелу из углепластика) под силу и километровая дистанция — но о какой-либо прицельности тут просто не может идти речь, даже для лучника «старой школы». Для нынешних стрелков речь об этом не идет уже на паре сотен метров.
В принципе, стреляя по дуге, «с навесом», в очень крупную цель — вроде вражеского лагеря, битком набитого народом, — можно попасть и на предельной дистанции. В монгольских источниках XIII века зафиксирован выстрел в «335 маховых сажен», что составляет 713,55 м,— нет, не просто на дальность, а в цель! Пусть эта цель была здоровенным валуном, «поражаемая площадь» которого превышала таковую у всадника вместе с лошадью: все равно результат феноменальный до сомнительности!
Даже если это и правда, здесь все феноменально: и выстрел, и лук, и лучник. За пределами же уникальных достижений результаты скромнее. Но попасть во всадника и даже пехотинца на почти полукилометровой дистанции очень хорошему лучнику все-таки по силам. Правда, «мишень» при этом должна проявлять готовность к сотрудничеству, т. е. не ползти по-пластунски и не скакать во весь опор.
И должна она быть лишена брони, даже самой легкой. Стрела на излете ее, мало сказать, не пробьет, но и сама разлетится вдребезги! Дальнобойные стрелы — легкие, тонкие, почти хрупкие; бронебойные куда массивней — а потому их очень редко посылают дальше, чем на 200-250 м.
Вот на таком расстоянии друг от друга обычно и располагаются замковые башни, палисады и пр. Тоже неплохо: дальше, чем прицельно бьет рядовой мушкет («мушкетер-снайпер» с оружием исключительного качества способен поразить цель и на трех сотнях метров). Другое дело, что обучаться такому мушкетеру нужно даже меньше, чем арбалетчику, да и оружие у него «фабричное», массового изготовления, неизмеримо дешевле, чем качественный лук!
Да, ручное огнестрельное оружие в начале пути сильно уступает могучему луку. Лишь в XIX в. пуля всерьез превзошла стрелу. И если бы не супервиртуозность, которая требуется даже не от великого, но от мало-мальски сносного лучника...
Впрочем, не будем торопиться. Ведь кроме оружия наступательного, существует еще и оборонительное: доспехи. А как все-таки у раннего лука обстоят дела с бронебойностью?
И вот тут мы вступаем на наиболее мифологизированную почву. Причем мифы тут прикрывают СЛАБЫЕ стороны даже наиболее сильных луков. Что, разумеется, не в укор самим лукам и боевым школам лучной стрельбы: нет и не будет оружия, обладающего только сильными сторонами!
Что бы ни говорил почтенный Артур Конан Дойл, да и авторы учебников по истории средних веков — но цельнокованые латы надежно держат лучную стрелу (впрочем, как и раннюю пулю). Современные эксперименты показывают, что очень мощные образцы лучных стрел способны на ста метрах пробить стальной лист, толщиной и качеством соответствующую легкому латному нагруднику (правда, стрела при этом изгибается в буквальном смысле Б-образно, а наращивать ее жесткость нельзя: древко попросту сломается при соударении). Это не противоречит тому, что дистанция «бронебойной» стрельбы в средневековье могла и превышать 200 м: теперешние лучники не чета тогдашним. Но дело в том, что защитные свойства латного доспеха много выше, чем у стальной пластины аналогичной толщины. Как арка кирпичного свода выдерживает много больший вес, чем любой из отдельно взятых кирпичей, так и латы устойчивей, чем их собственный материал...
Другие типы доспехов противостоят лучной стреле по-разному. В целом слабее высокоразвитых лат — но куда лучше, чем представляется тем, кто в детстве перечитался «Белого отряда».
Кольчугу стрела пробивает не только вблизи, но при этом изрядно растрачивает энергию. Разного рода пластинчатые наборы не всегда хорошо показывают себя под «ливнем» стрел: уж одна-две капли найдут, куда просочиться. Но такая вот пластинчатая, чешуйчатая и т. п. «безрукавка» поверх кольчуги создает прикрытие, преодолимое лишь для лучших лучников. Особенно при наличии поножей, наколенников, закрытого шлема и щита.
А теперь представьте летящую на вас лавину всадников даже не в латной броне, но в такой вот кольчатопластинчатой экипировке. Стрелять по ним можно... ну, максимум метров с трехсот— иначе, даже при великом мастерстве и мощнейшем луке, эффект будет мизерный. Строго говоря, он и с трехсот метров будет крайне невелик, лишь на двух сотнях ситуация изменится сколько-нибудь заметно. При этом, безусловно, на каждого из таких всадников надо потратить не одну стрелу. То есть кто-то, получивший очень удачное (не для себя) попадание, рухнет сразу — но десятки других будут по-прежнему скакать вперед, со стрелами, торчащими из щитов, отскакивающими от шлемов, неглубоко вонзившимися в доспехи). Выстрелы следуют друг за другом с интервалом — будем щедры — 5-6 секунд.
Ну и за сколько секунд конница, пусть даже тяжелая (зато в галоп коней пустившая только на простреливаемом участке), пролетит эти 300 метров? Очень хорошие лучники успевали пустить по ней 4-5 стрел. При равной численности этого хватало, чтобы нанести наступающим серьезный урон — но все же не могло их по-настоящему остановить...
Все знаменитые победы английских лучников (кстати, только Айзенкур приходится на эпоху лат: и Креси, и Пуатье случились в более раннюю эпоху!), кроме высочайшего искусства стрельбы, имеют в активе еще несколько дополнительных факторов. Полное отсутствие доспехов у самого врага (в Шотландии) или у вражеских коней. Крутой склон. Узкие, раскисшие от дождя дороги между раскисших от того же дождя полей и виноградников. Дебильное командование войсками противника (во Франции — почти всегда). Собственную систему заграждений, хотя бы в виде наспех установленных кольев (гоже почти всегда).
И при всех этих условиях израненные, поредевшие числом, лишившиеся большей части коней французские рыцари успевают прорваться к англичанам вплотную. Но тут их встречают свежие, невредимые английские рыцари, да и сами лучники берутся за мечи.
Лучнику-кавалеристу требовалось не меньшее количество «сопутствующих обстоятельств». Конные лучники обычно встречались с рыцарями на Востоке, причем опять-таки в основном до создания лат. Кавалерийский лук бывает очень силен и даже не обязательно «малогабаритен» — но, как правило, все же и он, и стрела полегче пехотных. Кроме того, в реальных условиях достаточно тряской скачки, при ЛЮБОМ мастерстве дистанция эффективной стрельбы сокращается.
Здорово, конечно, маневрировать, осыпая тяжеловооруженных противников стрелами издали. Особенно лихо это выходит на книжных страницах — но малыми отрядами получится и во взаправдашней степи. А при встрече больших войск... да еще если бесконечно, «по-скифски» кружить нельзя, а надо в конце концов прикрывать свои города, стада, гавани...
Кавалерийское копье панцирного польского гусара достигало порядка 5,5 м в длину: где-то на метр больше, чем у среднеевропейского рыцарского копья. Такой длины, как правило, хватало, чтобы достать пешего пикинера (потому что, вопреки устоявшемуся мнению, 6-метровые копья у этой категории воинов — БОЛЬШАЯ редкость, а 7-метровые — редкость СОВСЕМ большая). Но не только для боя с пехотинцем это копье было предназначено, да и не для одной лишь таранной сшибки с себе подобным всадником. Дело в том, что такой дистанции хватало и чтобы татарин не пускал совсем уж прицельно самую опасную стрелу: тем последним выстрелом, который делается перед вступлением в ближний бой. И чтобы он не метал дротик-дже- рид или аркан — то есть не вообще (это делается на куда большем расстоянии), но столь же прицельно, хладнокровно, используя последние метры, на которых метательное оружие еще имеет выигрыш перед ударным. Между прочим, длины гусарского копья хватало и для того, чтобы конный казак не мог эффективно пальнуть в «панцирника» из пистолета (либо, на татарский же манер, метнуть аркан или пустить стрелу), — но совершенно не хватало на тот случай, когда пеший казак стрелял из мушкета. Так что, когда такие мушкеты во времена Хмельнитчины распространились достаточно широко... особенно когда к ним, мушкетам, «прилагались» полевые укрепления, союзная татарская конница и где-то пятикратное численное преимущество (трехкратного могло и не хватить)...
Мы отвлеклись. Вернемся из постсредневекового восточноевропейского мира на настоящий средневековый Восток. В мир, где конные лучники воюют с рыцарями до изобретения огнестрельного оружия.
При таких стычках выясняется, что войну восточная конница выиграть, как правило, может (за счет очень намного большей численности и постоянного восполнения резервов), а вот выиграть битву у нее (тоже при численном преимуществе!) не очень получается. Рыцарь от попавших в него стрел будет похож на ежика, конь его, прикрытый даже не полноценной броней, но хотя бы боевой попоной, — на дикобраза, тем не менее к конным лучникам врага они сумеют прорваться, объяснить им все, что намеревались, и умереть последними. Причем зачастую — много лет спустя, от старости: из десятка истыкавших броню стрел лишь одна достанет до мяса, да и то не очень серьезно. В этом смысле удар стрелы, конечно, гораздо менее эффективен, чем удар копья.
Другое дело, что на следующий день рыцарский конь сильно убавит резвость, а через несколько дней таких боев и ранений начнет всерьез сдавать и его хозяин. Так что, если у их противников еще останутся людские, конские, водные, продовольственные ресурсы... В ходе крестовых походов они, как правило, оставались...
А как обстоят дела с охотничьим луком? При охоте на некрупных животных, до пятнистого оленя включительно — очень неплохо. Если есть возможность «по-индейски» раз за разом стрелять с безопасного расстояния по крупной цели, вроде бизона, пытающегося уйти от конных загонщиков — тут тоже особых проблем не предвидится. Но сразу скажем: для опаснейшей охоты-боя с грозным зверем лук пригоден довольно мало. Точнее — не сам лук, а лучная стрела. Даже если мы говорим о ТЯЖЕЛЫХ стрелах, они несоизмеримы с самыми ЛЕГКИМИ дротиками. Иначе полностью нивелируется дальнобойность, скорострельность и прочее, за что ценят лук.
Кроме того, закон сохранения энергии никто не отменял. И при всей тренированности лучника его рывок руками «на разрыв» аккумулирует куда меньше джоулей, чем удар боевым топором с размаха или удар тяжелым копьем — особенно всадническим, на всем скаку.
Как результат — стрела «тормозится» в плоти могучего зверя куда скорее, чем секирное лезвие или копейный наконечник. Ее древко тоже гораздо менее способно послужить «рожном, удерживающим медведя» (вепря, зубра, боевого коня), чем древко таранного копья или охотничьей рогатины: оно просто переломится при судорожном движении звериных мышц, не сковав по-настоящему движения. Не всегда стрела одолеет и кость, даже относительно слабую. Скорее уж сама сломается, если ударит в кость не под идеальным углом (та же проблема, что и при попадании в доспехи: тонкое древко в этих случаях испытывает слишком сильные вибрационные нагрузки).
Сходные проблемы возникают и при преодолении стрелой «природных преград» вроде кустарниковой чащи, травяной саванны и т. п. Толща воды тоже служит достаточно серьезной преградой. Например, для лучной охоты на рыбу южноамериканские индейцы используют особые стрелы: двух-, а то и трехметровые. На глубину своего древка такая стрела уверенно пробивает слой воды, отделяющий стрелка от крупной рыбины, и без отклонений попадает в цель. Однако для стрельбы «на воздухе» такая техника лучной охоты (или боя) малоэффективна.
По этой причине с луком не выходят против «крепкого на рану» хищника: тигра, льва, медведя... Нет, если тигр загодя выскочит на открытое место в сотне шагов перед гарцующим отрядом, то его успеют быстро и летально нашпиговать тучей стрел; но во всех остальных случаях... Собственно, и в остальных случаях может сорваться с тетивы десяток-другой стрел; треть из них, несмотря на стремительность тигриного броска, даже в цель попадет. Чего доброго, тигр случайно получит тяжелую рану — глядишь, даже умрет через пару дней. Это, безусловно, послужит стрелявшему в него лучнику (а также полудюжине его товарищей) великим утешением на том свете...
Больше всего в «Двух крепостях» (фильме) меня шокировала сцена успешной стрельбы из л у ков — сла-абеньких, по полету стрелы видно — в гигантских, с лошадь ростом, и по-хищному вертких гиеноволков. Братья-зрители, актеры, режиссер — вы хоть понимаете, что такая тварь неизмеримо менее уязвима, чем тигр?! Хотя в следующей серии и вовсе появился эпизод, когда Леголас, взобравшись по сплошь утыканной стрелами туше мумака, как по крепостной стене (ха-ха! А ведь в Китае существовал такой метод штурма крепостей — только это были особые стрелы в человеческий рост, выпущенные из станковых арбалетов... Как говорят классики — «совсем другая история»!), занимает «стратегическую позицию» у него на затылке — и... Кто не видел, не поверит: одним выстрелом убивает колоссального мамонтозавра, пустив ему в этот самый затылок хлипенькую стрелу из по-прежнему сла-абенького и ле-егонького лука.
(Ну да, так, в затылок, убивали погонщики вышедших из повиновения индийских слонов: стальным клином, несколькими быстрыми ударами тяжелого молота. При чем тут стрела? И при чем тут мумак, у которого путь от поверхности затылка до спинного мозга минимум втрое больше, чем у индийского слона: туда пожарный багор отбойным молотком надо забивать!)
Может, стрела была отравлена? Да нет, все равно не выходит. К тому же это слишком особая тема, и мы подступимся к ней в другой раз.
А в этот раз, пожалуй, вернемся на нашу землю. Именно на нашу, т. е. на Русь (допустим, Киевскую). Как у нас обстояли дела со стрельбой из лука?
«...В книге Марии Семеновой “Волкодав”, главный герой которой по всем признакам является нашим идеализированным предком, мы, помимо всего прочего, встречаем описание веннского (читай — славянского) лука: “...высотой до груди стоящему человеку, спряженный добрым мастером из можжевельника и березы, оклеенный сухожилиями и рогом и повитый сверху берестой. Страшное оружие. Из таких вот и пробивают дубовую доску за двести шагов”. Приятно, когда человек знает, о чем пишет. И вдвойне приятно, если написано хорошо...»
(Б. Агрис и Д. Большакова «Снайперы без винтовки. Луки и арбалеты в истории и фэнтези». «Мир фантастики», декабрь 2003).
Ну, кому как. Я, например, приятственных чувств не испытал. Ни при анализе этой вот статьи, ни при чтении «Спаниеля»... пардон, «Волкодава», ни даже при просмотре его недавней экранизации.
Прежде всего, береза — грубоватый ширпотреб (равно как и оклейка берестой). На изготовление луков эти материалы вовсю шли — но не элитных!
Потом, дистанция двести шагов — это заметно меньше, чем двести ярдов. А двухсотярдовое расстояние у английских longbowmen считалось «кандидатским минимумом» для эффективной стрельбы: с теми, кто на таком расстоянии не пробивает доску, вообще не разговаривали. «Докторская степень» наступала на 400 ярдах. И это, кстати, не предел. Не будем путать дубовую доску со стальными латами!
Так что Пекинесу... то есть Бультерьеру... ну, вы поняли... особенно хвастать нечем. Даже тем, что он, на мой вкус, скорее норманн, чем славянин: фрау Семенофф хронически одержима комплексом неполноценности перед Великим Скандинавским Мифом и всеми силами отчаянно «славянизирует» варягов. Но это, как говорили классики, «совсем другая история».
В любом случае никакому варягу я не посоветовал бы стрелять из такого лука в прыжке с пируэтом, как ухитряется Волкодав. Все-таки лук — не винтовка, у которой для выстрела достаточно нажать на спуск; помимо «разрывного» движения рук в натяжении тетивы участвует все тело, включая (прежде всего!) опорную ногу. Ну и во что же она упирается в момент прыжка?
...В домонгольский период Русь луком на поле боя пользовались эффективно (главным образом — в коннице), но весьма умеренно. Это было вспомогательное оружие начала битвы и «огневой поддержки» натиска тяжелых копейщиков (тоже конных). Из великого перечня зафиксированных в летописях сражений известно лишь два, исход которых во многом определила перестрелка. Видимо, Русь не пошла бы ни по английскому пути, ни по монгольскому. В «доармейский» период лук, как классическое оружие засад, играл несколько большую роль — но к Х1-ХШ вв. стал постепенно отходить на второй план.
В новгородских краях он долго играл весьма значительную роль и во время пеших сражениях — но это, пожалуй, связано вообще с меньшими, чем в остальных регионах, возможностями применения конницы. Впрочем, даже там лук оставался хотя и достаточно важным, однако все-таки второстепенным средством ведения боя.
Вряд ли мы ошибемся, сказав, что основной «вектор развития» был устремлен на создание очень своеобразной, максимально восточной, но при этом европейской по своему типу конницы как основного войска. Нет никаких оснований сомневаться, что на этом пути были возможны столь же впечатляющие результаты, как получились через несколько веков у тех же польских гусар.
Однако вот тут НАСТОЯЩАЯ восточная конница державы чингисидов переломила нашу военную — и не только— историю. Огромную роль в этом сыграл кавалерийский лук. Но, безусловно, не сам но себе (рыцарское копье тоже страшно не само по себе!), а как один из факторов крайне специфической войсковой культуры, общей тактики боя и т. п. Ведь по чисто боевым качествам он не слишком отличался от оружия половцев и крымских либо волжских татар, с которыми вполне получалось воевать до и после монгольской катастрофы...
Вообще, боевой лук очень во многом — атрибут культуры. Хотя бы потому, что лучнику, дабы он состоялся как воин, требуется определенный достаток, досуг (правда, до отказа заполняемый тренировками), да уж и свобода. С другой стороны, уже состоявшийся как воин лучник— не одиночка, понятно, а «сословие» — и сам способен вполне эффективно отстоять эти свои привилегии.
Итак, приходим к выводу: лучников, конных или пеших, как род войск надо использовать грамотно (не правда ли, удивительно свежая мысль?). И тогда, если не требовать от них невозможного, а, наоборот, использовать сильные стороны лучной стрельбы вкупе с сильными сторонами другого оружия, воинской тактики и т. п. — боевой лук вполне способен оказаться одним из козырей, от которых зависит и судьба сражений, и даже (при всей спорности этого утверждения!) контуры цивилизации...
Статья была опубликована в майском номере журнала "Наука и техника" за 2007 год
