В качестве примера таких попыток можно привести «Инструкцию командования 29-й армии по организации наступления на обороняющегося противника, применившего инженерные средства полевой фортификации на лесисто-болотистом театре» от 23 сентября 1941 г. Инструкция, в частности, подчеркивает необходимость проведения соответствующих учений и занятий с личным составом — да-да, та самая сторона фронтовой жизни, которая, как правило, ускользает от внимания создателей киноэпопей и — что гораздо хуже — историков-популяризаторов.
Согласно инструкции, «боевой порядок при наступлении на противника, применившего сооружения полевой фортификации, следует строить особо глубоким, эшелонируя роты, батальоны в два и три эшелона. Впереди наступающей пехоты следует вести огневые средства, пулеметы, автоматчиков и мощным огневым валом всех средств прикрывать наступление, расчищая дорогу своей пехоте».
Подчеркивается необходимость применения разреженных боевых порядков. Взвод, например, наступает на фронте 300-400 м, обязательно имея отделение уступом назад за одним из флангов; рота — на фронте 600-800 м, имея взвод во втором эшелоне на дистанции 150-200 м.
Командиры рот и взводов обязаны уточнить на местности объекты атаки и пути подхода к ним. В период накапливания стрелковых подразделений для атаки артиллерия и огневые средства пехоты обрабатывают передний край противника. Непосредственно перед атакой артиллерия должна перенести огонь в глубину и на фланги. Оговариваются также ложные переносы огня для более точного выявления огневых точек противника.
И так далее.
Специально подготовленные группы подрывников, огнеметчиков и пулеметчиков следуют за подразделениями первого эшелона, а при обнаружении ДЗОТов немедленно под прикрытием огня выбрасываются для их блокирования. ДЗОТы на переднем крае должны быть уничтожены или блокированы до начала общей атаки пехоты.
В каждом взводе должно быть подготовлено минимум дватри истребителя танков. Они следуют за первой линией пехоты в готовности в любой момент уничтожить танки противника.
Как правило, опорный пункт или узел сопротивления противника атакуется с фланга и тыла, с фронта же сковывается частью сил — в разреженных боевых порядках.
Конечно, я привожу здесь только небольшие отрывки и, однако, рискую слишком утомить читателя. Что ж, это осознанный риск. Как видите, даже в 1941 г. организация наступления не имеет ничего общего с массированно-однообразными фронтальными атаками плотной массой, каковые с таким удовольствием смакуют господа Бешановы.
То есть, конечно, бывало всякое. Особенно под командованием «легендарных героев гражданской войны» и их достойных учеников, которые преступно долго не могли уразуметь разницу между нынешним противником и «белыми гадами». Но опять напомню: «было так» и «бывало так» — отнюдь не тождественные понятия.
А как же инструкция требует поступать с минными полями противника? А вот: «При первом обнаружении минного поля вперед выбрасываются саперы с миноискателями. Следует стремиться минированные поля обходить, а при невозможности этого взрывать их огнем артиллерии и минометов».
Что касается миноискателей… Кто-то скажет: «Наивно». А то и слово «показуха» всплывет. Перед кем, позвольте спросить? Напоминаю: инструкция разработана штабом армии для собственного армейского пользования. Надо полагать, штабисты способны были учитывать фактический уровень материального обеспечения. И еще напоминаю дату, стоящую на документе. Увы, в сентябре сорок первого не слишком часто возникала необходимость атак на вражеские полевые укрепления. Надо полагать, на такие случаи миноискателей хватало.
Кстати, еще одна небольшая ремарка об упомянутых приборах. В ходе войны немцы широко применяли в производстве мин такие материалы, как дерево, водонепроницаемый картон, бетон и пр. Но различные конструкции противопехотных мин тем не менее продолжали включать в себя значительные количества стальных поражающих элементов (например, так называемые шрапнельные или «шпринг-мины», снабжавшиеся механическими взрывателями натяжного и нажимного действия). В то же время боевое назначение противотанковых мин позволяло совсем обойтись без металлических деталей. Так, например, корпус мины topfmine 4531 (изготовлялась с марта 1944 г.) состоял из прессованной смеси древесной муки и смолы; взрыватель (химического действия, срабатывал при нагрузке 150 кг) представлял собой две стеклянные ампулы. В течение 1944-45 годов было изготовлено более 700000 единиц topfmine 4531.
Таким образом, приемы и средства обнаружения и обезвреживания противопехотных и противотанковых мин в ходе войны должны были все более «специализироваться». Запомним это на дальнейшее,
Армейская инструкция не предназначалась для широкого обнародования, так что при необходимости штаб армии нашел бы способ намекнуть в ней командирам частей и подразделений: мол, при отсутствии иной возможности минные поля можно обезвреживать пехотинцами. Ан нет: разреженные боевые порядки, охваты, обходы, миноискатели, «взрывать огнем»…
Но это — самое начало войны. Быть может, позже?..
На более высоком уровне обобщение опыта, накапливаемого войсками, выразилось в разработке новых редакций боевых уставов родов и видов войск — в частности, боевого устава пехоты 1942 г. и полевого устава РККА 1943 г. (последний, хотя и имел статус «проект», широко применялся на практике). Конечно, мы и не надеялись найти в упомянутых документах какие-либо сведения про искомое разминирование телами пехоты — такое бы уже было верхом цинизма. Однако сведения по теме там имеются.
Итак, начнем с нижнего уровня.
Согласно уставам, боевой порядок пехотной роты при атаке укрепленной позиции противника состоит из групп разграждения (т.е. саперных групп для проделывания проходов в инженерных заграждениях, в том числе и в минных полях), штурмовых групп, огневой группы (орудия, минометы и станковые пулеметы) и взводных стрелковых цепей. В помощь саперам каждой группы разграждения придается до отделения стрелков.
Назначение штурмовых групп — блокирование и уничтожение ДОТов и укрепленных узлов обороны противника. Штурмовые группы в составе роты включают в себя: два стрелковых отделения, один-два станковых пулемета, отделение противотанковых ружей, взвод 50-мм минометов, одно-два орудия, отделение саперов, два-три ранцевых огнемета и — возможно — один-два тяжелых танка. В задачи саперов входит не только подрыв ДОТов и ДЗОТов, но и разграждение подходов к ним.
На уровне батальонов и полков также создаются группы разграждения и штурмовые отряды — бОльшие по численности и предназначенные для решения более масштабных задач.
Перед атакой вражеские заграждения (в том числе минные) обрабатываются концентрированным артиллерийско-минометным огнем, после чего группы разграждения расчищают проходы в них под прикрытием огневых средств, стрелковых отделений, а при необходимости — и разведгрупп. В качестве противоминных средств упоминаются и танковые тралы. В описаниях же собственно атакующих действий штурмовых групп и стрелковых подразделений (первые захватывают укрепленные узлы обороны, вторые — траншеи и ходы сообщения) отчего-то не заметны слова «бег» и «ходьба», а фигурируют «переползания» и «перебежки». При этом огневые средства пехоты (в т.ч. следующие за ней батареи 50-ти миллиметровых минометов и др.) добивают вражеские огневые точки, уцелевшие после артподготовки. Вот так. При таком насыщении пехоты огневыми средствами и саперными отрядами (группы разграждения, саперы штурмовых групп) и при такой организации атакующих действий как-то не верится ни в кино-героическое «ура!», ни в тупо-однообразные лобовые атаки плотными массами.
Ах, да, чуть не забыл: «Для помощи танкам, задержанным на препятствиях, командир роты, не прекращая атаки, направляет группу разграждения, поддерживая ее огнем». И еще: «В тех случаях, когда наступление производится с участием танков, они имеют своей основной задачей, действуя совместно с пехотой, уничтожение пехоты противника и не должны отрываться от своей пехоты более чем на 200-400 м» (естественно, не при атаке на укрепрайон). Давайте-ка запомним и эти цитаты из боевого устава пехоты образца сорок второго года.
Да-да, уже слышу: уставы пишут не для того, чтобы их выполнять. Что ж, тот или иной вариант этой поговорки существует, наверное, в любой армии мира.
Только давайте не забывать масштабный фактор или, если угодно, систему отсчета. Нельзя переносить современные представления о порядке вещей на военные, а тогдашним людям не стоит приписывать нынешние психологию и менталитет. Современному офисному клерку облокотиться на должностную инструкцию либо районному чиновнику проигнорировать столичную директиву — абсолютно не то же самое, что в действующей армии времен Великой Отечественной нарушить устав или приказ. Уровень ответственности совершенно не соизмерим. И тяжесть наказания — тоже (если уж для нас-нынешних такой аргумент весомее прочих). И, между прочим, интенсивность контроля.
Небольшой пример из рассказов моего отца, служившего в полевой артиллерии (будучи невоеннообязанным, он начал войну добровольцем-сержантом в сорок первом, закончил по тяжелому ранению в сорок четвертом гвардии капитаном, командиром артиллерийского дивизиона и начальником артиллерийской разведки дивизии).
Затишье на фронте. Шальной немецкий снаряд попадает в скат оврага, на противоположном скате которого — двое наших бойцов. Один из них погибает, второй остается практически невредимым (только царапины да легкая контузия взрывной волной). И вот то, что погибший находился дальше от места взрыва, чем уцелевший, стало причиной разбирательства на уровне штаба дивизии. Осматривается место происшествия, воронка, оставшаяся от разрыва, уточняется, где находился каждый из бойцов. Отец, до войны успевший окончить университет, вычертил схему, показал траекторию полета осколков (на основании рельефа местности и формы воронки) — и инцидент был исчерпан. Но он, инцидент этот, по-моему, достаточно ярко характеризует внимание, с которым тогда относились к потерям, особенно «странным».
Справедливости ради следует заметить, что случаи пропажи без вести вызывали еще более пристальный интерес. Тут уже подключался особый отдел: а не имел ли место сознательный переход? А если имел, то кто допустил? Не было ли пособников? Не было ли потворства со стороны прямых и непосредственных командиров? Да только и здесь в качестве обязательной рабочей версии отрабатывалась (при соответствующей обстановке, конечно) возможность халатности санитаров — всех ли раненых вынесли? Так о чем мы?.. Ах да, уставы. Война есть война (свежая мысль, не так ли?). И ситуация не всегда позволяет, и не всякому командиру достанет умения выполнить «ладно писаные в бумаге» указания. Конечно, БЫВАЛО всякое. Именно это вызвало к жизни целый пласт оперативных войсковых документов, вскрывающих и исправляющих промахи командования нижнего и среднего звена — в том числе и касательно преодоления минных полей. Вот, например, «Указания штаба Северо-Западного фронта по организации и действиям штурмовых (блокировочных) групп при наступлении (25 сентября 1942 г.), гриф «секретно». «В некоторых частях и соединениях фронта установился неправильный взгляд на использование организуемых в период наступательных боев так называемых штурмовых (блокировочных) групп», — это из вводной части. Далее подробно прорабатывается порядок взаимодействия названных групп и стрелковых подразделений. Принимается решение об увеличении общей численности личного состава штурмовых групп (в том числе саперов) и использование таких групп в качестве первого эшелона наступления. Еще один из множества возможных примеров: «Инструкция начальника инженерных войск Брянского фронта по организации пропуска танков через заграждения в наступлении (30 мая 1943 г.)». Вот что, среди прочего, там можно прочесть. Если силами групп разграждения проходы для танков в минных полях полностью сделать невозможно (близкое расположение минных полей от огневых точек противника и губительный огонь), эта задача выполняется силами артиллерии или для устройства проходов привлекаются тралы непосредственно в момент атаки. Далее. Если проходы не устроены заблаговременно и артиллерийско-минометный огонь для их устройства не привлекается, то разминирование проходов группой разграждения производится вслед за переносом огня артиллерии, одновременно с движением наступающей пехоты.
И еще: группы саперов разграждения, на которые возложены задачи устройств проходов для танков, двигаются вместе с наступающей пехотой. Для выполнения других задач эти группы не привлекаются, а при выполнении поставленной им задачи прикрываются стрелковыми подразделениями и взаимодействуют с танками и пехотой по заранее разработанному плану.
Не правда ли, уже прорисовывается нечто, похожее на версию Эйзенхауэра? Да, похожее. Впрочем, весьма отдаленно — без садизма и мазохизма. Просто разделение труда: пехотные группы разграждения делают проходы для пехоты, не отвлекаясь на противотанковые мины; последние обезвреживаются группами обеспечения продвижения танков, каковые группы идут по «пехотным» проходам вместе с пехотой. Это в том случае, если разминирование не проведено артиллерией или танковыми тралами (эти-то два способа уничтожают мины без какой-либо избирательности по системам).
Да, кое-что уже проясняется. Но мы продолжим.
Несколько позже (2 июля 1943 г.) был издан Приказ Ставки Верховного Главнокомандования № 0396 о преодолении минных заграждений, гриф «секретно». Необходимость приказа вызвана, очевидно, ростом удельного веса наступательных операций в практике РККА и уже массовым переходом немцев к правильной позиционной обороне. Итак, о приказе. Среди важнейших недостатков обеспечения проходов через минные поля упоминается, в частности, что действия саперов как при разведке минных полей, так и при разминировании не обеспечиваются в должной мере пехотным прикрытием и огнем (по сравнению с версией «разминирование телами пехоты» дела, как видите, обстояли с точностью до наоборот). В связи с этим Ставка приказывает:
— заблаговременно всеми видами разведки вскрывать систему минных заграждений на переднем крае противника и в глубине его расположения, после чего при помощи специально подготовленных саперных групп разграждения, хорошо прикрытых пехотой и огнем минометов и артиллерии, проделать необходимое для пехоты и танков количество проходов;
— с началом наступления в боевых порядках пехоты и танков иметь саперов с целью определения минных полей и устройства в них проходов.
Ставкой предписано начальнику Генерального штаба и начальнику инженерных войск организовать проверку выполнения настоящего приказа, ознакомление с которым надлежало довести до уровня командиров стрелковых и саперных батальонов и командиров артдивизионов. Приказ подписан А.Василевским и лично И.Сталиным.
Надеюсь, любители посмаковать реалии сталинского режима должны понимать, что означает нарушение личного приказа вождя народов. Также полагаю очевидным, что в приказе с подобным грифом Ставка при желании нашла бы способ разъяснить: дескать, в некоторых случаях главное — результат и темпы наступления, для чего можно пожертвовать… Нет, ничего похожего приказ не содержит.
Мало? Извольте еще.
Указания войскам 3-го Прибалтийского фронта по инженерным мероприятиям, обеспечивающим наступательную операцию (12 мая 1944 г.). В числе прочего снова идет речь о правильной организации штурмовых групп (со ссылкой на Боевой устав пехоты — БУП); предписывается проводить их обучение на тренировочных штурмовых полосах, построенных по типу обороны противника перед фронтом обучаемых войск.
Да-да, снова то самое обучение, о котором не знают историки, черпающие сведения из телевизора. И не надо опять возвращаться к теме игнорирования приказов. На такие случаи была отработана практика регулярных внезапных проверок командирами самых разных уровней. Покажите план занятий с личным составом. Что там у вас сейчас? Где и кто проводит? Пойдем-ка посмотрим. А не признающим иных побудительных мотивов господам Бешановым напомню: предупреждение о неполном служебном соответствии (это как минимум) в воюющей армии чревато кое-чем похуже задержки присвоения очередного воинского звания.
Вернемся к «Указаниям». В них появляется интересная подробность: для самостоятельного преодоления минно-взрывных заграждений в стрелковых подразделениях подготавливаются нештатные саперы-стрелки из расчета 1-2 на стрелковое отделение, а также одно отделение, 2-3 сержанта и офицер на стрелковую роту. Причем нет основания полагать, будто речь идет о неком фронтовом «know how»: прочие статьи и параграфы вроде бы никакой экзотики не содержат, зато содержат ссылки на БУП-42 и полевой устав ПУ-43. И, несмотря на этих внештатных разградителей, инженерным войскам фронта предписывается следующее. Выделить группы разграждения (2 сапера на один проход) и саперов в штурмовые группы (одно отделение на группу). Как видим, все та же практика: отдельно — разградители для пехоты (которая уже и без того начинает создавать свои саперные кадры), и отдельно — для каждой штурмовой группы. Насыщенность пехоты саперами, таким образом, не снижается, а нарастает.
Противоминная поддержка атакующих подразделений другими родами войск тоже не аннулируется. Так, в подразделе «Для артиллерии» читаем: «Артиллерия до выхода пехоты и танков в атаку подавляет огневые точки противника, уничтожает противотанковые средства его обороны и разрушает заграждения противника, устраивая в них проходы (один проход на 100 погонных метров фронта)».
СпрОсите, зачем постоянно повторяется одно и то же, особенно прописанное в уставах? Ну, во-вторых — извечная интернациональная армейская убежденность, будто повторенье — даже не мать ученья, а само учение и есть. А во-первых и в-главных, к сожалению, следует учитывать масштабы текучки младшего и среднего командного состава на передовой.
Ну, хорошо. Когда есть время для правильной подготовки атаки (да еще и для предварительного обучения на специально оборудованных полосах) — все понятно. А как обстояли дела во время преследования отступающего противника? Что ж, и на этот вопрос не составляет особого труда найти ответ.
Вот, например, приказ войскам 28-й армии о недочетах в организации наступательного боя в условиях изменившейся тактики отхода противника (12 августа 1944 г., гриф «Совершенно секретно»). Среди прочего читаем: «В каждой дивизии иметь сильные подвижные передовые отряды, усиленные минометами, артиллерией на мехтяге и саперами, которые держать в постоянной боевой готовности и при обнаружении отхода противника немедленно вводить в бой, дезорганизуя его движение и не давая ему возможности закрепиться на промежуточном рубеже».
На этом, в принципе, можно было бы и закончить. Но… Вот еще бы найти документы по фронту, которым непосредственно командовал Г.К.Жуков... Что ж, еще немного терпения, уважаемые читатели. Последний рывок. Или, если позволителен такой тон, контрольный выстрел в голову лже-аксиоме.
«Директива начальника инженерных войск 1-го Белорусского фронта о порядке формирования штурмовых групп и отрядов и о боевых действиях саперов в их составе» от 27 декабря 1944 г. (напоминаю, что маршал Жуков вступил в должность командующего 1-м Белорусским фронтом 16 ноября 1944 г.).
С точки зрения порядка организации штурмовых групп в этой директиве нет ничего, что бы принципиально отличало ее от рассмотренных нами ранее документов (и снова ссылки на БУП и ПУ РККА). Но особенности ведения наступательных операций в текущий и предстоящий периоды потребовали некоторых уточнений. Так, например, штурмовые отряды (не следует путать с группами) включают до батальона пехоты и до роты саперов с усилением танками-тральщиками, тяжелыми и огнеметными танками, полевой и самоходной артиллерией, минометами и огнеметами. Количество саперов и противоминных средств, таким образом, наращивается. Более того, каждый стрелковый взвод, входящий в состав штурмового отряда, в свою очередь усиливается саперами и другими приданными средствами так, что может действовать в качестве самостоятельной штурмовой группы. При этом среди задач саперов разграждение названо первым.
Саперам категорически запрещается отвлекаться на огневой бой с противником без крайней необходимости. Командир штурмовой группы обязан немедленно принять меры к подавлению или уничтожению противника, противодействующего саперам, и обеспечить возможность выполнения их основных задач.
Ну что ж, мы накопили вполне достаточно информации, чтобы окончательно разобраться с цитатой из «Крестового похода».
Хотя, нет, рановато.
Сперва все-таки предпримем небольшой экскурс в отечественную мемуаристику.
Есть, конечно, «свидетельства», с первого взгляда на которые убеждаешься в бесполезности второго и всех последующих. Сейчас, например, активно муссируются воспоминания дочери одного генерала… Вот тут намеренно не хочу приводить фамилии, звания и номера частей. Вполне возможно, что воспоминания эти имеют к объявленному первоисточнику такое же отношение, как «цитаты» Латыниной, Бешанова и иже с ними к подлинному тексту Д.Эйзенхауэра. Так вот, генерал некогда рассказывал дочери, как однажды в сорок пятом году долго-долго придумывал вместе с командиром приданного танкового корпуса способ атаки крупного укрепрайона (чуть ли не Зееловских высот). А когда придумал-таки, не вовремя позвонил один нехороший командующий и злобным матом заставил гнать на немецкие укрепления бронетехнику. В результате через несколько часов генерал насчитал четыреста горящих танков. «И это — самая страшная правда!» — поторопилась бы объявить госпожа Латынина. А я… Нет, не стану копаться в цифрах и уточнять, могло ли быть столько машин в танковом корпусе неполного формирования (а иного в то время и в том месте ожидать вряд ли следует), анализировать, может ли человек на глаз сосчитать четыре сотни танков (тем более — горящих) и какие для этого нужны условия. Не хочу и не буду доказывать, что за такую танковую бойню могла покатиться голова даже командующего, а уж генерала с танковым комкором — наверняка (последнему вообще оставалось только героически погибнуть или застрелиться). С меня хватает уже одного того, что генерал и комкор в результате многочасовых раздумий якобы изобрели атаку штурмовыми группами — теми самыми, о которых мы с вами читали еще в документах сорок второго года.
Даже если дочь генерала рассказывала именно это и была искренней… Что ж с того? Память — субстанция коварная. Слышанное десятилетия назад и вряд ли уже тогда понятое точно да безошибочно, могло с тех пор претерпеть значительные мутации — и в плане количества танков (раз этак в десять-пятнадцать), и в чем-то другом…
А теперь о мемуарах иного рода. Пыльцын А.В., «Штрафной удар, или как офицерский штрафбат дошел до Берлина» (СПб.: Знание, ИВЭСЭП, 2003 г.). Так вот, человек, прошедший всю войну (в штрафбате), рассказывает, как роту, которой он командовал, однажды действительно бросили в атаку на минное поле. Автор воспоминаний долго сомневался в этом. «Гнал эти мысли, как самые невероятные: ведь саперы сказали, что мин вообще не было, — пишет А.В. Пыльцын. — Так до конца войны меня и мучили сомнения, нет ли моей вины в том? И вот полгода спустя комбат (уже к тому времени полковник) Батурин на батальонном празднике под Берлином 9 мая 1945 года в честь долгожданной Победы открыл мне эту тайну. Он сказал мне «по секрету», что тогда по приказу генерала Батова (а я не без оснований подумал, что уж точно и с его, Батурина, согласия) нашу роту сознательно, преднамеренно пустили на минное поле. «Оправданием» этого комбат считал то, что оно немцами было «засеяно» минами с «неизвлекаемыми» взрывателями. Не очень в это верилось».
Итак, событие это запомнилось А.В.Пыльцыну как нечто ужасное, из ряда вон выходящее, не укладывающееся в голове. С его штрафбатом это случилось лишь однажды, и о других таких случаях он, похоже, не слышал. Вот она, разница между «и так бывало» и «было только так».
Да, бывало наверняка всякое. Война вообще плохо совместима с такими понятиями, как человечность, мораль… Как ни странно это на первый взгляд человека, которому посчастливилось не изведать военных бед на самом себе, но военачальнику часто приходится идти на сознательные жертвы, чтобы избежать гораздо бОльших жертв. Это касается отнюдь не только «нас». Сколько британских (а возможно, и советских) солдат заплатили жизнями за сохранение тайны раскрытия англичанами немецких шифровальных кодов? Да нет, не только о солдатах речь. Сколько мирных жителей погибло в Ковентри? Английское командование заранее знало о готовящемся налете германской авиации. Но принятие специальных мер для спасения людей выдало бы врагу, что коды «энигмы» расшифрованы. Наверняка кто-то из жителей несчастного города согласился бы ценой своей жизни уменьшить потери британской армии. Но их согласия никто не спрашивал. И это лишь один из множества подобных примеров.
Но мы опять отвлеклись.
Думаю, узнано уже вполне достаточно, чтобы понять: пресловутая цитата из книги Эйзенхауэра не соответствует истинной тактике, общепринятой в РККА.
Так что же мог рассказать Жуков своему американскому коллеге? Да, вероятно, почти то же, что и записано в «Крестовом походе». За исключением некоторых мелочей. Маршал, по-видимому, забыл уточнить, что собой представляла советская пехота к концу войны и как обычно осуществлялись пехотные атаки. Забыл. А возможно, и не счел нужным очень уж откровенничать с союзником, который в обозримом будущем вполне мог (и ведь смог!) перестать быть таковым.
Итак, наступающие войска наталкиваются на оборонительный рубеж с заминированными подступами.
Наша пехота атакует. Пехота, в первом эшелоне которой идут штурмовые группы и отряды, имеющие в своем составе саперные подразделения; пехота, усиленная группами разграждения; пехота, в каждом отделении которой по два стрелка-сапера. В этих условиях задержка под обстрелом противника (напоминаю: Эйзенхауэра интересовали минные поля, прикрытые заградительным огнем) чревата бОольшими потерями, чем немедленная атака. Поэтому время не тратится на организацию проходов сосредоточенным артиллерийским огнем (который даже при длительной обработке не дает стопроцентного разминирования) и на траление танками (под обстрелом-то!). Именно это, вероятно, американский генерал предпочел интерпретировать, как «будто минного поля нет».
Согласно уставам, танки движутся перед пехотой на расстоянии 200-400 м. В интересующей нас ситуации пехота и танки меняются местами. Пехота атакует первой — собственными и приданными саперными силами создавая себе проходы в минных заграждениях (отнюдь не прыгая на мины, а обезвреживая их!), двигаясь перебежками и переползаниями, под огневым прикрытием — в т.ч. танков и собственных огневых средств. Для быстроты преодоления препятствия, пехотные саперы не отвлекаются на противотанковые мины. При всем этом потери, вероятно, и впрямь не больше, чем в тех случаях, когда немцы вместо мин использовали для прикрытия своих позиций повышенную плотность заградогня.
Когда же пехота проникает на противоположный край минного поля и закрепляется там, под ее прикрытием в образованные проходы идут саперы танковых подразделений, уже не опасаясь противопехотных мин и занимаясь только противотанковыми.
Так что же, Эйзенхауэр, мягко говоря, исказил истину?
Ну, во-первых, мы уже убедились, что генерал способен выдавать желаемое за действительность — как в случае с методами работы и мировоззрением американских и английских военачальников. А в данном случае он просто услышал то, что ему хотелось услышать. Причем сам же, вероятно, чувствовал натяжку в своем изложении, отсюда и некоторые странности (чтоб не сказать двусмысленность) формулировок, обратившие на себя наше внимание. Выдающийся генерал не мог в такой ситуации не предусмотреть на всякий случай пути отхода на заранее подготовленные позиции: ну, понял неправильно, перевод неудачен, бывает…
Каковы же мотивы такой интерпретации маршальского рассказа?
А мотивы просты.
Дуайту Эйзенхауэру уже в то время приходилось искать оправдания тому, что слишком медленные темпы наступления союзных войск на западном фронте способствовали увеличению зоны советской оккупации и, следовательно, распространению большевизма. Например, английский фельдмаршал Бернард Монтгомери прямо обвинял Эйзенхауэра (главнокомандующего англо-американскими войсками в Европе): это, дескать, его прямые запреты и ссылки на решения Ялтинской конференции помешали продвинуться гораздо дальше на восток (Монтгомери Б. Мемуары фельдмаршала. — М.: Вагриус, 2006 г.).
А что возразить? Верность союзническому долгу больше не аргумент. На момент выхода в свет «Крестового похода» знаменитая Фултонская речь Уинстона Черчилля уже два года, как произнесена, бывший союзник перешел в диаметрально противоположную категорию… Более того, Эйзенхауэр наверняка уже задумывался о возможности своего президентства (напомню: в Белый Дом он переселился в январе 1953 г., а решение баллотироваться не принимают за день до начала избирательной кампании). Так что совершенно ни к чему была генералу репутация пособника создания в Европе тех самых полицейских режимов, о которых говорил в Фултоне сэр Уинстон.
Вот оно и изобрелось, оправдание-то: да что вы, мы в принципе не могли бы обогнать русских! Они же применяли истинно варварскую тактику, а для нас-то жизнь солдата всего важнее! Помните, я предлагал обратить внимание на слова Эйзенхауэра о том, что прикрытые огнем минные поля «причиняли нам много потерь и задержек»? Именно последнее слово и является ключевым в одиозном отрывке.
Вот и все.
На основании изложенного выше любой суд любой страны с развитыми традициями демократии вынес бы вердикт: генерал Эйзенхауэр имел возможность и мотив исказить содержание рассказа маршала Жукова. На этом основании, а также учитывая совокупность доводов, представленных противной стороной, дело «народ против Жукова Г.К.» прекратить за недоказанностью обвинения. А то и ввиду отсутствия состава преступления.
На этом бы можно и закончить, но очень хочется вынести одно частное определение.
Да-да, именно в адрес господ Латыниной, Бешанова и т.д.
Какие бы лозунги ни выкрикивали эти господа, их работы с точки зрения методики очень напоминают произведения партполитпропа времен великого вождя и учителя. Как бишь в «Танковом погроме» сформулирован основной принцип советской пропаганды? Если какие-то факты не укладываются в общую картину — тем хуже для фактов? А в зеркало автор «Погрома» давно смотрелся?
Экстремизм — это ведь не убеждения. Это образ мыслей и способ действий. То и другое у упомянутых господ «на вчерашнем основано духе», как писал А.К.Толстой в поэме «Поток-богатырь». Настоятельно рекомендую почитать всем неистовым пропагандистам — независимо от пропагандируемых идей.
И еще. Во времена вождя народов при приеме в ВКП(б) было модно задавать неофитам вопросик с подковырочкой: «Какой уклон в партии опаснее: правый или же левый?» Единственно верным ответом считалось бравое-бескомпромиссное: «Тот, против которого перестали бороться!». В контексте данной статьи уместно «уклон» заменить на «уклонение». От той самой истины, которая всегда ближе к середине, чем к краю.
История — не идеология. И не религия. Хватит, наконец, махать ярлыками и бездумно веровать, господа.
P.S.
Все-таки позвольте сыну фронтовика и внуку фронтовика еще немного задержать ваше внимание.
Когда некоторые авторы, основываясь на весьма сомнительных (если вообще существующих) источниках позволяют себе практически ко всем солдатам Великой Отечественной применять выражения вроде «стадный инстинкт», «рабская психология» и т.п. — такому не может быть никаких оправданий.
Позволю себе прибегнуть к аргументу, особо любимому подобными «исследователями». Свидетельство с противоположной стороны фронта.
Маршал Джованни Мессе, с 22 ноября 1943 г. — начальник Генерального штаба Королевских войск Италии, а до того (в чине генерала армии) — командующий итальянским экспедиционным корпусом в России. Русских называл врагом сильным и коварным; побудительным мотивом Гитлера и Муссолини считал желание спасти Европу от большевизма. Заподозрить синьора Мессе в симпатиях к коммунистическим идеям попросту невозможно. С другой стороны, ему не нужно оправдываться за неудачи на русском фронте, у него в этом плане свой козел отпущения: немецкое командование. А год первого выхода в свет его мемуаров исключает возможность вмешательства тотальной цензуры.
Источник информации: Мессе Дж. Война на Русском фронте. Итальянский экспедиционный корпус в РОССИИ (К.С.И.Р.). — М.: Книжный Мир, 2009 г. Издано по книге Messe G. La guerra al fronte Russo. Corpo di Spedizione Italian (CSIR). — Milano, 1947.
А теперь собственно цитата (уж извините за пространность, но она того стоит).
«Информация о неприятеле (директива № 20/41), опубликованная немецким командованием 14 августа 1941 года, воспроизводит допрос командующего 6-й русской армии, захваченного в бою. На вопрос о предполагаемой продолжительности войны русский генерал ответил: «Россия готовилась к войне очень долго. Россия — не Франция, которую уничтожили за 30 дней. Вся наиболее важная промышленность для усиления военного потенциала будет переведена за Урал. Это стало особенно заметно уже в последние часы в Донецком бассейне. Оккупация индустриальной зоны Европейской части не имеет такого важного значения для немцев. Русские будут сражаться до последней капли крови и в Сибири, потому что, когда решается судьба Родины, ошибки, совершенные режимом, больше значения не имеют, хотя и не забываются!».
И еще один эпизод из прошлого мне запомнился. В первые дни сентября 1941 года на Днепре был захвачен вместе с другими пленными майор Черников, украинец по национальности. Он, не колеблясь, изложил взгляды более серьезные, критикуя знаменитые Московские процессы 1937 года, и осудил методы Верховного правительства Советского Союза, добавив, что в России еще много думающих, как он. На вопрос, почему же тогда русские сражаются так ожесточенно, командир Черников ответил: «А кто сражается за руководство? Народ сейчас сражается за свою землю и с 22 июня 1941 года больше не думает об ошибках и преступлениях режима!».
Статья была опубликована в декабрьском номере журнала "Наука и техника" за 2011 год
