Завещание жены
Молодому Литовскому государству в 1262 г. минуло чуть более десяти лет. В тот год умерла Марта, жена великого князя литовского Миндовга. Исторические источники не делают намеков на убийство, и этот случай остался бы незамеченным среди длинного списка смертей детей и супругов венценосных особ, о которых летописцы зачастую не сообщают ничего, кроме имени и даты смерти. Но поведение вдовца после смерти жены определило на годы вперед судьбу и Литвы, и сопредельных с ней государств. На поминки Миндовг пригласил, среди прочих, сестру покойной. Она прибыла на церемонию отдать последний долг перед Мартой, и Миндовг, согласно волынскому летописцу, сказал ей примерно следующее: “Сестра твоя, умирая, велела мне жениться на тебе, чтоб другая детей ее не мучила”. И “завещание” княжеской жены было выполнено без особых промедлений. Сейчас трудно сказать, испытывал ли великий князь нежные чувства к своей свояченице, но политический расчет такого шага очевиден. Дело в том, что у новой жены Миндовга уже был муж — Даумантас, князь Нальшенайского удела. По великокняжескому замыслу эта новая женитьба должна была показать и Даумантасу, и прочим удельным князьям, “кто в доме хозяин” и насколько сильна власть Миндовга, способного отобрать у подданных все, что он посчитает нужным.
Даумантас не смог простить великому князю его деспотизма. Но он понимал, что в одиночку он не сможет расквитаться с ненавистным самодуром. В поисках союзника обкраденный муж обратил взгляд на Миндовгова племянника, жмудского князя Тройната, давно помышлявшего о великокняжеском столе. Однако в силу существующей очередности престолонаследия шансы получить власть у Тройната были ничтожны. Так личная обида одного и амбициозность другого объединили двух князей перед лицом общего врага.
Затаившись на время, заговорщики ждали удобного случая. Такой случай представился в 1263 г., когда литовские войска отправились в поход на брянского князя Романа Михайловича. Даумантас тоже участвовал в этом походе.
Но, когда войско отошло достаточно далеко от столицы, он, сославшись на дурные предзнаменования, напророченные волхвами (Литва все еще оставалась языческой), повернул назад. Прибыв ко двору Миндовга, который по причине отсутствия войска остался практически без охраны, Даумантас убил обидчика и двух его сыновей. Для второго из заговорщиков путь к власти стал открытым — и Тройнат провозгласил себя великим князем. Но в живых оставался еще один сын Миндовга, Войшелк, который для старых миндовговых соратников стал и вождем, и символом борьбы с узурпаторами.
Ни популярности, ни поддержки Тройнат, судя по всему, не снискал, и в следующем году был заколот конюшими прежнего великого князя. Власть снова поменялась. Принявший корону Войшелк сразу же начал репрессии против непокорных. Многие соратники и слуги Тройната были казнены. Опасаясь их участи, Даумантас решает бежать. Летом 1266 г. вместе с тремя сотнями верных воинов и их семьями он прибыл в Псков.
Псковский князь
Политическая ситуация в Пскове на тот момент не отличалась стабильностью. После смерти Александра Невского (14 ноября 1263 г.) местные бояре изгнали из Новгорода его сына Дмитрия. Посадника Михалка Степановича, в свое время назначенного на эту должность Александром, убили, а на его место избрали некого Михаила Федоровича. Как только власть сменилась, встал вопрос о выборе нового князя. Особых разногласий тут не было, и послы отправились к Ярославу Тверскому. Ярослав принял предложение и занял новгородский стол. Правда, сам он продолжал жить в Твери, а своим наместником в Новгороде сделал племянника, Юрия Андреевича. Не желая терять контроль над богатым и стратегически важным городом, он для верности посадил на княжество в Пскове своего сына Святослава. Новый псковский князь поставил во главу угла продолжение отцовской политики и больше заботился об усилении новгородского влияния и укреплении собственной власти, чем о развитии Пскова. Такой подход к делу, естественно, не устраивал псковскую верхушку.
В создавшейся ситуации появление чужака княжеской крови было воспринято как шанс сбросить бремя новгородского верховенства. Даумантас (на русский манер его стали называть Довмонтом) представлял собой идеальную кандидатуру для занятия псковского княжеского стола: отвергнутый родиной, он не был связан с иноземцами; чужой для русских династий, он не был связан с конкурентами Пскова, в первую очередь, Новгородом. Оторванный от всех, он мог стать выразителем интересов псковского боярства, его верным союзником и послушным орудием. Кажется, это понимали и псковичи, и сам Довмонт. Да и бегство Довмонта именно в Псков, скорее всего, было заранее обговорено. Фактически, потерпев неудачу в Литве, нальшенайский князь отправился попытать счастья в Псков. Единственным препятствием стала языческая вера литовца, но оно было довольно просто преодолено: Довмонт принял крещение под именем Тимофея. Примечательно, что все это происходило при прямом участии Святослава. В летописях говорится, что литовских беглецов с их женами и детьми крестили с соизволения самого Святослава. Возможно даже, что принятие православия беженцами было непременным условием принятия в Пскове такого количества литовских аристократов. Возможно даже, что идея занять псковский престол появилась у Довмонта уже после крещения. Но на первых порах Ярослав и Святослав покровительствовали эмигрантам: новгородцы хотели идти на Псков и “иссечь” пришельцев, но Ярослав запретил это делать. Объяснение такому решению достаточно простое. С одной стороны, не позволяли законы гостеприимства так обойтись с пришельцами, с другой — сам Ярослав мог вынашивать планы относительно Довмонта и его людей. Действительно, триста профессиональных воинов были отнюдь не лишними, когда войско Ярослава насчитывало, в лучшем случае, лишь несколько тысяч бойцов. А в дальнейшем “прирученного” Довмонта можно было попытаться вернуть в Литву и даже посадить на великое княжение, получив тем самым мощного союзника на западных границах.
Но, как бы там ни было, о кулуарных интригах мы можем только догадываться. А вот их результат известен. В том же, 1266 году, псковичи свергли Святослава и провозгласили князем Псковским Довмонта-Тимофея.
Узнав об этом, Ярослав с войском прибыл в Новгород для организации похода на нового князя псковичей. Но тут его ждало разочарование. Сами новгородцы охладили пыл своего князя, выдвинув ему требование: сначала посоветуйся с нами, а потом уж поезжай в Псков. По сути, это был отказ, и Ярослав, то ли не желая ввязываться в конфликт в одиночку, то ли не располагая достаточными силами, так и не решился идти против соседей.
Такой поворот событий еще более вдохновил амбициозного князя Псковского. Прошло буквально несколько дней после интронизации, и он, собрав “три девяноста” воинов, отправился в поход на Литву, во владения удельного князя Гердена. Момент был выбран удачно, т.к. ни самого Гердена, ни его вассалов на месте не было, и псковичи практически беспрепятственно захватили богатую добычу и большой полон. Среди пленных оказалась и Герденова жена, родная тетка Довмонта. На обратном пути, перейдя Двину, Довмонт отправил две трети своего войска с пленниками и добычей в Псков, а с прочими воинами остался ждать вероятной погони.
Весть о разбое, чинимом псковичами, быстро дошла до Гердена, и он, не смея прощать таких оскорблений, бросился по горячим следам русичей. Расставленная Довмонтом разведка вовремя сообщила о приближении противника. Засаду устроили на переправе. Согласно данным летописей, литовцев было порядка семисот человек. Однако нападение на них было неожиданным, а действия атакующих решительными: литовцы были частично разбиты, а частично бежали. Так, была зафиксирована смерть в этом сражении одного из мелких князей, Гойторта, а про Гердена сказано, что он бежал с малым количеством воинов.
Военная удача требует “продолжения банкета», и через год, уже в союзе с новгородцами, псковичи совершили еще один успешный поход на литовские владения. В обоих этих мероприятиях проявилась стандартная для пограничных регионов стратегия рейдов и набегов, когда главной целью являлось нарушение экономики противника, разорение его земель и захват добычи. Для захвата и удержания новых территорий, создания на них новой администрации ни у Литвы, где в это время велась борьба между претендентами на княжеский стол, ни у Пскова, вынужденного балансировать между иноземными врагами и русскими конкурентами, на тот момент не было ни сил, ни желания. Кроме того, пришел черед гораздо более опасного соперника.
Бой при Раковоре
В трудах некоторых советских, да и современных, историков встречается утверждение, что Раковорская битва стала ответом на агрессивную экспансионистскую политику католической Европы, стремившейся любой ценой подчинить богатые восточнославянские земли. Возможно, доля правды в таком подходе имеется, однако Новгородская Первая летопись живописует несколько иную картину.
В 1268 году новгородцы во главе со своим князем Юрием решили совершить еще один поход на Литву. Но единое мнение о направлении удара достигнуто не было: часть бояр предлагала идти в собственно литовские земли, другая — отстаивала в качестве цели Полоцк, находившийся в то время под властью Литвы. Существовала и третья группа — желающие идти на Наров (современный эстонский город Нарва). Не сумев договориться, выбрали компромиссный вариант: город на Балтийском побережье — Раковор (эст. — Раквере, нем. — Везенберг).
В 1268 году исполнилось шестнадцать лет с того момента, когда на месте эстонского поселения Тарванпеа датские рыцари заложили замок Везенберг. Он стал важным стратегическим пунктом, контролировавшим выход в Балтийское море, и был, конечно же, желанной добычей для русичей, составлявших достойную конкуренцию рыцарям и в торговле, и на войне.
Но сил для взятия замка было явно недостаточно, и поход ограничился лишь разорением окрестностей. Датчане не пытались как-то серьезно этому воспрепятствовать, поскольку подавляющее численное преимущество было не на их стороне. Но и при таком развертывании событий не обошлось без жертв: за время похода новгородцы потеряли семь человек.
Исходя из последующих событий, рейд на Раковор представляется не более чем разведкой боем. Это видно уже хотя бы из того, что сразу по возвращении из похода, зимой 1268 года, в Новгороде собралось большое войско из владимирцев, переяславцев, тверичей, суздальцев, смолян, полочан, новгородцев, псковичей, а также зависимых племен — ижорцев и ладожан. Войска собрались оперативно, без долгих переговоров и проволочек: такое могло стать возможным благодаря соответствующей предварительной подготовке, так что спонтанность в организации войск практически исключается. Такие приготовления к крупной военной акции не прошли не замеченными для соседей. Ливонский Орден, опасаясь новой войны с Новгородом, спешно направил в Новгород посольство с предложением мира и обещанием не помогать датчанам. Как только мир был подписан, 23 января 1268 года коалиционное войско выступило из Новгорода. Летописец специально обращает внимание на то, что в войске были заготовлены в большом количестве осадные орудия.
У датчан не было сил для боя в чистом поле, и русичи перешли границу практически беспрепятственно. Единственная задержка произошла, когда русское войско наткнулось на большую пещеру, в которой укрылись местные финно-угорские жители — союзники немцев. Не желая оставлять их у себя в тылу, русские войска в течение трех дней пытались выманить их, но безрезультатно. Тогда один из русских мастеров, обслуживавших осадные орудия, предложил затопить убежище. Когда предложение было реализовано и осажденные начали покидать свою естественную крепость, они стали легкой добычей для русских дружинников. Подавляющее большинство было убито, а имущество отдано переяславскому князю Дмитрию Александровичу.
17 февраля войско остановилось на берегу реки Кеголи, в трех верстах от Раковора. Переночевав на берегу реки, утром русичи увидели на противоположном берегу большое рыцарское войско. В центре находились ливонские рыцари, пришедшие на помощь датчанам вопреки условиям новгородскоорденского договора. Справа от них стояли датчане, слева — эстонские ополченцы. Русские войска не растерялись и сумели быстро перейти реку и принять боевой порядок. Центр составляли новгородцы во главе с посадником Михаилом Федоровичем и тысяцким Кондратием. На правом фланге стояли Довмонт Псковский, Дмитрий Переяславский, Святослав Суздальский со своими отрядами, а на левом — князья Михаил, Константин и Юрий с тверичами, смолянами и полочанами.
Первый удар немцев приняли на себя новгородцы. Тут следует сразу пояснить, что, вопреки расхожему мнению, ни рыцари, ни их противники никогда не атаковали в клиновидном построении — “свинье” древнерусских летописей. Построение в виде заостренной колонны применялось только для первого приближения к противнику. Такой компактный порядок, с одной стороны, уменьшал ширину фронта, подвергаемого лучному (арбалетному) обстрелу со стороны противника, а с другой — давал командирам возможность до последних секунд перед решительным ударом контролировать строй. Как только войско подходило на расстояние, достаточное для начала конной атаки, и уже в ходе самой атаки, когда до врага оставались сотни шагов, рыцарская конница, растягиваясь по фронту, перестраивалась в несколько шеренг — порядок, применявшийся в Европе вплоть до исчезновения кавалерии как вида войск.
Пешее новгородское войско стойко приняло удар, но понесло большие потери. Рыцари не смогли прорвать новгородские порядки и начали ввязываться в одиночные поединки, чем лишили себя главного преимущества тяжелой конницы — напора. Не давая времени на рекогносцировку и повтор конной атаки, левый фланг русских под командованием князя Михаила ударил по рыцарям. Готовые к такому повороту событий, в бой вступили рыцарские резервы, до того остававшиеся безучастными. Расчет был прост: погасить атаку русского левого фланга, окончательно прорвать пеший новгородский центр и бить остатки противника по частям. В этот момент в бой вступил полк “правой руки” (псковичи, переяславцы, владимиро-суздальцы), сила натиска которого оказалась значительно более высокой, чем ожидал противник. Рыцари спешно отступили. Часть направилась к недалекому лесу, часть решила искать спасения в стенах Раковора. Русские войска под командованием Довмонта преследовали остатки датско-немецкого войска до самого замка, но перед мощью укреплений вынуждены были отступить и вернуться к своим позициям.
Когда Довмонт вечером вернулся на место битвы, он застал еще один немецкий отряд, грабящий обозы. Не желая ввязываться в неразбериху ночного боя, воеводы отговорили князя от нападения. И под покровом ночи крестоносцы отступили, а утром пред взором русичей предстало только заснеженное, перепачканное кровью и грязью, усыпанное горами трупов, поле вчерашнего сражения.
Русичи простояли под Раковором еще три дня, после чего направились в Новгород.
По свидетельству летописца, Раковорское сражение было таким страшным, какого не видывали ни отцы, ни деды. В глазах современников его слава затмила победы на Неве и на Чудском озере. В этой битве полег цвет новгородского войска, принявшего на себя основной удар. Ни среди мертвых, ни среди раненых не нашли тысяцкого Кондратия, сложил голову посадник Михаил с тринадцатью знатнейшими новгородскими боярами “и много добрых бояр, а иных черных без числа людей”.
Мудрый правитель
Несколько оправившись от поражения, летом следующего года немцы совершили еще один поход на Псков, но, простояв три дня под стенами города, были отброшены подошедшим новгородским подкреплением. При поддержке монголов князья северовосточной Руси стали готовить новый поход, на этот раз на город Колывань, но две недавние неудачи истощили силы датско-немецкой коалиции — и немцы предложили мир на русских условиях. Мир был заключен, войска распущены. В 1271 и 1272 годах, нарушая условия соглашения, немцы совершали попытки захвата Пскова, но оба раза их превосходящие силы были разбиты Довмонтом, причем в первый раз он просто сжег основные силы в зарослях сухого тростника. Закрепив свой успех рейдом по орденским владениям, Довмонт на четверть века отвадил немцев от нападений на псковсконовгородские земли.
После Раковора немцы еще трижды пытались взять Псков, но в 1272 г. под угрозой совместного русско-ордынского похода согласились на мир на новгородских условиях. После этого известия о нападениях крестоносцев на псковские земли до конца столетия исчезают из русских летописей.
Активный и агрессивный в войнах с внешними врагами, во внутрирусских усобицах Довмонт предпочитал не участвовать. Законных оснований на какие-либо княжения, кроме Псковского, у него не было. Сами псковичи, чьей волей Довмонт обрел княжеский стол, тоже гораздо охотнее занимались торговлей и защитой собственных интересов, чем отстаиванием чьих-то фамильных претензий. Единственный случай, когда это правило нарушилось, относится к началу 1280-х годов, когда новгородцы пленили Довмонтова тестя, участника Раковорской битвы, переяславского князя Дмитрия Александровича. В это время шел спор за обладание великим Владимирским княжением между Дмитрием и его младшим братом Андреем. Новгородцы и татары поддерживали Андрея, но Дмитрий, памятуя совместные с Новгородом выступления против немцев и не подозревая о перемене симпатий, отдался под защиту новгородцев. Но по его следам шли татары, опустошившие окрестности Мурома, Владимира, Юрьева, Суздаля, Переяславля, Ростова и Твери. Не желая такой же участи Новгороду, местные бояре потребовали от Дмитрия передать княжескую резиденцию Копорье вместе с княжеской казной, а также Ладогу. В залог взяли двух дочерей князя Дмитрия и его ближних бояр с женами и детьми. Тут в дело и вмешался Довмонт. Собрав войско, он освободил Копорье и Ладогу от новгородцев, освободил заложников, вернул Дмитрию казну и, в конце концов, помог сохранить Владимирское княжение.
В 1293 году князю Андрею при поддержке татарского войска удалось выбить из города Владимира князя Дмитрия Александровича. И Довмонт снова принял его в Пскове, не побоявшись ни хана, ни нового великого князя.
Последние подвиги Довмонта относятся к 1299 году. В одну из весенних ночей группе немецких кнехтов удалось незаметно пробраться на территорию псковского посада (торговоремесленная часть города). Они разошлись по городу и начали вырезать уличные патрули с целью проникнуть к воротам и впустить основные силы рыцарей, подошедших к стенам города. Это могло бы обернуться непоправимой трагедией для псковичей. Но тревогу успели поднять вовремя, забили набат на колокольне Троицкого собора. Не оставляя времени для раздумий, князь приказал открыть ворота детинца (собственно, княжеская резиденция в городе) и с отрядом конницы понесся по улицам города, при свете начавшегося пожара рубя врага. На следующий день, уже в поле, псковичи разбили остатки немцев.
В том же году князь скончался, а по прошествии всего нескольких десятилетий ДовмонтаТимофея Псковского признали святым.
Судьбы героев прошлого
Что же он сделал для своей второй родины — язычник-литвин, ставший русским православным святым? Удачливый полководец? Защитник православия? Не претендуя на полноту освещения вопроса, попытаемся понять, чем же Довмонт был для своих современников и ближайших потомков.
Но по порядку. Главным военным событием, в связи с которым Довмонта запомнили не только его подданные, псковичи, но и вся СевероВосточная Русь, стала Раковорская битва. В глазах ее участников такие эпохальные сражения, как Невская битва 1240 года и Ледовое побоище 1242 года, в которых Александр Ярославич Невский разбил сначала шведов, а потом немцев, не могли соперничать с битвой 1268 года. И по поставленным задачам, и по числу участников, и по количеству жертв Раковор превосходил предыдущие битвы. Летописцы описывают его значительно подробнее битвы на льду Чудского озера. Мы здесь отнюдь не пытаемся умалить заслуги Александра Невского перед отечеством — проcто хочется еще раз повторить известную истину: для того, чтобы стать героем, мало совершить подвиг, надо создать легенду. И далеко не всегда легенда об Александре была популярнее легенды о Довмонте. Напомним, что, в отличие от своего новгородского предшественника, который мечом вырывал у своих подданных наложенную монголами дань и посылал отряды на помощь монголам не только против далеких восточных врагов, но и против своих соотечественников и единоверцев, Довмонт не запятнал себя русской кровью. Новгородцы несколько раз прогоняли от себя Александра. Довмонт на протяжении всего княжения пользовался поддержкой псковичей. Довмонта канонизировали в XIV столетии. Александра — двести лет спустя.
Не только народная память, но и официальная наука долгое время ставила значение раковорской битвы выше чудской, а последней уделялось весьма скромное — на фоне Невы и Раковора — место. И только с конца 1930-х — начала 1940-х годов ситуация резко меняется. Великая Отечественная война, выход на экраны фильма Сергея Эйзенштейна, ставшая на долгие годы актуальной тема справедливой борьбы русских с иноземными захватчиками переставили акценты. Александр Невский занимает первое место в ряду богатырей земли Русской, а победа в Ледовом побоище обретает значение общеевропейского масштаба. Народу и власти нужны были герои, символы, которые своим примером будут поднимать людей на подвиги. Разумеется, на такую роль исконно русский князь Александр годился куда больше литовского изгнанника князя Довмонта. Да и свободолюбивый Новгород, столица региона, на роль резиденции главного героя подходил гораздо больше, чем провинциальный, сепаратистски настроенный Псков. С этого момента идеализация и прославление Александра и Ледового побоища приобрели огромные масштабы. Школьные учебники, популярные очерки, научные монографии способствовали созданию не ложного, нет, но искаженного представления о событиях нашей истории XIII века. И, надо признать, делалось это весьма профессионально и эффективно.
При всем при этом мы отнюдь не склонны чернить имя Александра или превозносить Довмонта как величайшего русского героя. Время само расставит объективные оценки тем, кто из патриотических чувств или в угоду конъюнктуре кричал об одном и замалчивал другое. Реальное значение действий громадного числа именитых и безымянных героев и обывателей, которые в течение столетий своими делами, строка за строкой, шаг за шагом создавали летопись русской истории, от этого не изменится. Просто хочется еще раз вспомнить о том, что живая история, даже в тех глухих своих отголосках, которые нам удается услышать сквозь толщу веков, гораздо богаче и многограннее, чем об этом пишут школьные учебники.
