Рыцари с большой дороги. О непрестанной тяге к романтике разбоя

“Век разбойников миновал — наступил век жулья и плутов”.

Эдмунд Берн

Тюрьма — дом родной

 

Этот “остров невезения” существовал с Лондоне с XII века. Ньюгейтская тюрьма стала легендарным местом, вдохновлявшим литераторов на создание драм, поэм и романов в большей степени, чем любое другое лондонское здание. Веселый авантюрист Джакомо Казанова, отбывший с Ньюгейте краткий срок заключения, описывал его как обитель скорби и отчаяния, ад, который мог бы измыслить Данте. Английский писатель Дэниэл Дефо, которому довелось самому побывать здесь в качестве заключенного в 1703 году, так вспоминал об этом губительном месте: “И описать невозможно, как жутко мне стало, когда меня впервые ввели сюда, когда моему взору предстали все ужасы этой мрачной обители. Шум, рев, вопли, проклятья, вонь и грязь — все мерзости, какие есть на земле, казалось, соединились тут, чтобы сделать тюрьму воплощением ада, как бы преддверием его”.

Великий английский писатель Чарльз Диккенс в одном из своих эссе описал экзотическую экскурсию в Ньюгейтскую тюрьму:

“Мы постучали у дома смотрителя тюрьмы, вручили наш пропуск слуге, отворившему дверь, и нас провели в контору. Здесь мы подождали, пока ходили за надзирателем, который должен был сопровождать нас. Вслед за своим провожатым мы прошли в дверь и оказались в маленькой комнате, совершенно пустой, если не считать столика с лежащей на нем книгой для посетителей и полки, где хранились коробки с бумагами да слепки с голов двух известных убийц  — Бишопа и Уильямса, из которых первого в особенности можно было бы с полным нравственным правом казнить за одну только форму черепа и строение лица, даже если бы не было против него других улик. Из этой комнаты мы прошли в караульную, одна стена которой щедро украшена целой коллекцией тяжелых кандалов, включая те, что носил неустрашимый Джек Шеппард, и те, что, по преданию, почтил своими крепкими членами не менее прославленный Дик Тёрпин. Из караульной, через тяжелую дубовую дверь, обитую железом, усаженную по верху железными же остриями и охраняемую другим надзирателем, мы попали в узкий, мрачный каменный коридор, который тянется параллельно ОлдБейли и ведет к различным дворам, мимо множества боковых ответвлений, тоже охраняемых толстыми дверями и решетками; при виде их должны сразу рассеиваться все надежды на побег, какие еще мог лелеять несчастный, попавший сюда впервые, и при одном воспоминании о них у человека, снова очутившегося возле тюрьмы, все начинает путаться в голове”.

Лондонская тюрьма служила своего рода порогом, переступая который заключенные покидали земной город и отправлялись на виселицу прямо под стенами самого Ньюгейта, и это также придавало ей мифический колорит. В 1537 году 14 монахов-католиков были прикованы здесь стоя к столбам и умерли голодной смертью. Именно в эту пору зародилась легенда о Черном псе — призраке в обличье черной собаки, бродящем по улицам накануне казни и по ночам, когда проходят судебные заседания. Некоторые считали это существо воплощением ужасов, творившихся в Ньюгейте XII века, когда голод вынуждал отдельных узников прибегать к каннибализму. Другие полагали, что оно является образом официальной власти. Однако в начале XVIII века под словами “гонять Черного пса” подразумевалось жестокое обращение заключенных с новоприбывшими. Говорят, что это зловещее привидение и сейчас иногда можно увидеть около увитой плющом стены на Амен-корт, близ старинного Сешнсхауса. Впрочем, в XVI веке Черный пес был лишь одним из многих ужасов Ньюгейта. Подземную темницу, или камеру смертников, называемую “Преисподней”, описывали как жуткое место, лишенное света, где царили скорбь, страх и безысходность, а люди лежали на полу вповалку, как свиньи, они рычали и выли, и это было ужаснее, чем сама смерть.

Гений бегства

 

Неудивительно, что великими лондонскими героями становились именно те, кому удавалось вырваться из заточения в Ньюгейте. Джек Шеппард совершал этот подвиг шесть раз. Историю этого разбойника описал наш современник Питер Акройд в своем произведении “Лондон. Биография”.

Джек Шеппард родился в Лондоне в 1702 году и был отправлен в Бишопсгейтский работный дом, откуда был отправлен в ученики к плотнику. Протрудившись там шесть лет, он сбежал и сделался профессиональным вором. Весной 1724 года его впервые посадили в тюрьму — в Сент-Джайлс-Раундхаус, — но не прошло и трех часов, как он взломал крышу и спустился на землю с помощью простыни и одеяла. Затем он смешался с толпой и ускользнул по переулкам Сент-Джейлсского прихода. Через несколько недель его арестовали снова, на сей раз по обвинению в карманной краже на Лестер-филдс, и отправили в Новую тюрьму на Кларкенуэлле. Там его посадили в “ньюгейтскую камеру” и заковали в тяжелые цепи и кандалы. Он избавился от оков и каким-то образом перепилил железный прут, а затем дубовый брус около девяти дюймов толщиной. Впоследствии распиленные цепи и брусья были сохранены тюремным начальством ради свидетельства и памяти об этом необыкновенном происшествии и удивительном злодее.

Три месяца он гулял на свободе, а затем был обнаружен другим знаменитым преступником и “ловцом воров” Джонатаном Уайлдом (этой темной личности посвятил роман “История жизни покойного Джонатана Уайльда Великого” выдающийся английский писатель Генри Филдинг). Беглого вора препроводили в Ньюгейт и, приговорив к смертной казни за три ограбления, заключили в камеру висельников. Даже в это гиблое место он умудрился протащить железный “шип” и с его помощью принялся расковыривать стену или, может быть, потолок. Сообщники с другой стороны помогли ему выбраться наружу через проделанное отверстие. Тогда как раз проходила Варфоломеевская ярмарка, и он затерялся в потоке людей. В течение нескольких следующих дней, как сообщает в своей книге “Лондонские висельники” Питер Лайнбо, его видели сапожники в Бишопсгейте и молочник в Излингтоне. На Флит-стрит он вошел в часовую лавку и обратился к подмастерью, велев ему “делать свое дело и не перенимать у хозяина дурной привычки работать до столь позднего часу”. Он быстро ограбил лавку, но за ним устроили погоню, увенчавшуюся успехом. Его вновь отвели в Ньюгейт, поместили в отдельную камеру и приковали к полу двойными цепями. Все приходили посмотреть на него, и все говорили о нем. Он произвел настоящую сенсацию: “народ сходил по нему с ума”, результатом чего явилась “величайшая праздность среди механиков, когда-либо имевшая место в Лондоне”. Иными словами, все они разошлись по тавернам и кабакам, чтобы посудачить о кудеснике. Когда в камеру к арестованному вошел священник, Шеппард обозвал его “пряничным рылом” и заявил, что “один напильник стоит всех Библий на свете”. “Да, сэр, я Шеппард, — сказал узник, сидя в оковах, — а все тюремщики этого города — мое стадо” (игра слов: Shepherd поанглийски “пастырь”). У него нашли спрятанный напильник, после чего он был переведен в “Каменный замок” на пятый этаж и прикован там к полу: на руках и ногах у него были кандалы. Все эти оковы ежедневно проверялись, и сам Шеппард находился под постоянным наблюдением.

Тем не менее  — и это уже действительно граничит с чудом — он сбежал снова. Какимто образом ему удалось высвободить руки из наручников и маленьким гвоздем разжать одно из звеньев цепи, сковывающей ноги. После чего он, словно “человек-змея”, выскользнул из своих тяжелых оков. Куском цепи он перепилил брус, загораживающий печную трубу, и поднялся по ней в “Красную комнату”, дверь в которую не отпирали семь лет. Гвоздем он открыл замок за семь минут и выбрался в коридор, ведущий в часовню. С помощью штыря от одной из внутренних решеток открыл еще четыре двери, каждая из которых была заперта и заложена засовом с другой стороны. Открыв последнюю дверь, он очутился вне тюрьмы, над городскими крышами. Тут он вспомнил, что забыл одеяло в камере. Тогда он тем же путем вернулся обратно в “Каменный замок”, чтобы забрать его. Затем снова вылез на крышу и по одеялу, приколотому штырем к каменной стене, бесшумно спустился на землю.

 

Несколько дней после этого он скрывался, притворяясь то нищим, то мясником  — два самых типичных лондонских персонажа,  — в то время как на улицах вокруг распевали песенки, прославляющие его последний побег. Под видом посыльного он посетил типографа, печатавшего те “Предсмертные речи”, которые, как он знал или догадывался, будут сопровождать на эшафот его самого. Он ограбил ростовщика с Друри-лейн и на добытые деньги купил себе модный костюм и серебряную шпагу, нанял карету и проехал по окрестным трактирам и кабакам. Артистичного вора поймали в тот же вечер и препроводили в недавно покинутое им место жительства. Суд повторно приговорил его к смерти, причем в тот день его “окружала самая многочисленная толпа, какая когда-либо собиралась в Лондоне”. Согласно приговору, Шеппарда должны были повесить в течение недели. Ходили слухи, что он вновь вырвется из плена, но ему не суждено было спастись от того, что Питер Лайнбо назвал его “окончательным побегом”.

 

Бандитский шарм

 

А кто не слышал о таких английских разбойниках, как Дик Тёрпин и Клод Дюваль, об этих рыцарях с большой дороги, чей своеобразный рыцарский дух вызывал у англичан XVIII столетия страх и восхищение одновременно?

 

Удивительное путешествие Тёрпина из Лондона в Йорк внушило любовь к нему миллионам. Его жестокость, когда он пытал огнем старуху, дабы заставить ее рассказать, где она спрятала деньги, считается удачной шуткой. Его гордое поведение на эшафоте воспринимается как добродетель. Аббат Леблан в 1737 году писал, что его постоянно развлекают рассказами о Тёрпине — про то, как этот разбойник, грабя господ, великодушно оставлял им достаточно денег для продолжения путешествия и добивался от них обещания никому не сообщать о происшедшем, и как эти господа добросовестно держали слово. Однажды Тёрпин остановил человека, который, как он знал, был очень богат, со своим обычным приветствием “Деньги или жизнь!”, однако, найдя у него не более пяти или шести гиней, позволил себе с чрезвычайной любезностью попросить его никогда не выходить из дому с такой малостью, добавив, что, если он еще раз встретит его и при нем окажется столь ничтожная сумма, он задаст ему хорошую взбучку.

Другая история, рассказанная одним из поклонников Тёрпина, повествует об ограблении некоего мистера К. близ Кембриджа. Тёрпин отнял у этого господина часы, табакерку и все деньги, кроме двух шиллингов, и, прежде чем его отпустить, потребовал от него пообещать, что тот не сообщит об инциденте властям и не передаст его в руки правосудия. Обещание было дано, и они весьма учтиво расстались. Впоследствии они встретились в Ньюмаркете (городе, известном своими скачками) и возобновили знакомство. Мистер К. неукоснительно держал слово: он не только не отдал Тёрпина в руки властей, но и хвастался, что честно отыграл часть своих денег. Тёрпин, как выяснилось, предложил ему заключить пари, поставив на какого-нибудь рысака-фаворита, и мистер К. согласился, причем настолько любезно, словно перед ним был благороднейший дворянин Англии. Тёрпин проиграл пари, немедленно выплатил сумму ставки и был так потрясен великодушным поведением мистера К., что выразил изрядное сожаление по поводу того, что заключенная между ними ранее пустячная сделка не позволила им выпить вместе.

 

Этого разбойника приговорили к смертной казни. Народ опасался, что тело Тёрпина передадут хирургам для расчленения, и люди, увидев, как служивые деловито уносят его с эшафота, внезапно напали на них, отбили тело, торжествующе пронесли его по городу и захоронили в весьма глубокой могиле, наполненной негашеной известью для ускорения процесса разложения. Они не могли допустить, чтобы труп их героя — человека, доскакавшего от Лондона до Йорка за двадцать четыре часа, — кромсали грубые руки бесчувственных хирургов.

 

Смерть Клода Дюваля сопровождалась не меньшим триумфом. Клод был разбойником, поступавшим по-джентльменски. Как вспоминали о нем современники, он учил безнадзорных детей улицы грабить в более изысканной манере, добывать трофеи любезнее тех, кто никогда не был воспитанным плутом, и идти на виселицу с таким достоинством, какого неотесанному английскому народу прежде не демонстрировал ни один казнимый. Действительно, он являл собой верх вежливости, а его галантность по отношению к слабому полу вошла в поговорку. Когда его, наконец, поймали и заточили в тюрьму, горе женщин было соразмерно его редкостным достоинствам и великой славе. Как пишет Чарльз Маккей, к нему в тюрьму “стекались женщины со всех концов страны, чтобы отдать особо охраняемому заключенному свои сердца, которые он принимал как должное. Этот храбрый рыцарь никогда не совершал таких рискованных подвигов, какие ради него с гордостью совершили бы слабые девицы: и те из них, кто обладал смелостью и честолюбием для того, чтобы искупить людскую и собственную утрату, поступившись репутацией, силились припасть к его ногам, желая разделить с ним свою судьбу”.

Среди знаменитых разбойни-ков Франции более других прославился Эмериг Тетнуар, живший в царствование Карла VI. Он возглавлял шайку численностью примерно от 400 до 500 человек, владел двумя очень хорошо укрепленными замками в провинции Лимузен и Овернь и обладал множеством атрибутов крупного феодала, хотя не имел никаких источников дохода, кроме разбоя. Умирая, он оставил необычное завещание: “Я завещаю тысячу пятьсот франков церкви святого Георгия на ремонт, буде таковой потребуется; моей милой даме сердца, коя любила меня столь преданно, я оставляю две тысячи пятьсот; остальное же отдаю моим товарищам. Надеюсь, что все они будут жить, как братья, и разделят наследство меж собой полюбовно. Если же они не придут к согласию и меж ними угнездится демон раздора, то я в сем не повинен и советую им взять добрый, хорошо заточенный топор и взломать сейф. Пусть они поборются за обладание его содержимым, и к черту отстающих”.

 

Романтизм разбоя

 

Имя, а точнее говоря, прозвище Шиндерханнес в Германии известно почти каждому. Ему, как и другим “выдающимся” разбойникам, посвящены пьесы, легенды и песни. Кроме этих поэтических свидетельств бурной жизни рыцаря с большой дороги сохранилось более тысячи листов тщательно запротоколированных показаний Шиндерханнеса, в которых он рассказывает о своей преступной карьере, а также о юности, детстве, родителях и друзьях. Именно следственное дело является одним из основных источников информации об Иоганне Бюклере, как в действительности звали Шиндерханнеса.

О семье Иоганна известно, что отец его был живодером. Во второй половине XVIII столетия живодеры вместе с палачами стояли на низшей ступени социальной лестницы. Их презирали и боялись, приписывая несчастным контакты со злыми духами. Именно этот род деятельности позднее дал прозвище знаменитому разбойнику: “Шиндерханнес” можно перевести с немецкого как “Ганс-живодер”.

 

Иоганн (сокращенно: Ганс или Ханнес) покинул родительский дом примерно в возрасте 15 лет. По поручению трактирщика, молодой человек отправился в соседний город, чтобы закупить водку. Однако Ганс, найдя себе компаньона, пропил данные ему деньги и решил, что домой ему лучше не возвращаться. Вскоре, полуголодным бродя по округе, Ганс украл и продал лошадь. Так, можно сказать, началась его преступная карьера.

 

Впрочем, первое время молодой человек не решался заниматься лишь воровством и устроился помощником палача и живодера в Беренбахе. Вместе с мастером он “подрабатывал” воровством баранов. Этот нехитрый промысел вскоре был раскрыт. Ханнеса арестовали, но в первую же ночь ему удалось бежать. Понес ли Ханнес наказание за эти преступления, точно не известно: по одним данным, он был публично высечен, по другим — ему удалось бежать. Следующий этап в жизни Шиндерханнеса определило знакомство с Гансом-мельником, который посоветовал ему уйти в лес, подальше от городов. Первым “лесным убежищем” Ханнеса была мельница его двоюродного брата. По-видимому, здесь начинается история разбойничьей банды Шиндерханнеса.

В последние годы XVIII века на западе Германии проходили сражения первой Коалиционной войны между революционной Францией и монархическими государствами Пруссией и Австрией. Войска (особенно французские) отбирали у населения все, что могли: зерно, скотину, лошадей, деньги, ценности, если таковые имелись, а также рекрутировали крестьян в солдаты. Неудивительно, что кража армейского имущества считалась среди крестьян не воровством, а восстановлением справедливости.

 

Именно эти обстоятельства впоследствии придавали особую окраску слухам и легендам о Шиндерханнесе. Он был народным героем, борющимся с оккупантами и помогающим бедным. Например, к заслугам Шиндерханнеса причисляли расправу над в конец распоясавшимся преступником Клосом. Последний ограбил и силой увел одну из дочерей некой крестьянской семьи. День спустя Клос, пользовавшийся дурной славой во всей округе, вернулся, чтобы взять и вторую дочь. Конец его действиям, по просьбе несчастной матери, положили Шиндерханнес и его компаньоны.

 

Однако помимо преступников и французских оккупантов, жертвами банды становились путешественники, торговцы и просто состоятельные граждане. Уже через месяц после убийства Клоса разбойники ограбили сельский дом, прихватив с собой белье, одежду, мясо и деньги.

 

Следующие полгода Шиндерханнес вел себя относительно тихо, то есть, громких краж и разбоев не совершал. Однако он присутствовал на всех праздниках в округе, где играла музыка, были танцы и барышни. Жил Шиндерханнес в домах тех, кто покупал у него краденое. В одном из таких мест (на мельнице в Вайдене) он и был арестован летом 1798 года. Бюклера доставили в тюрьму Саарбрюккена, где ему встретился старый знакомый по имени Якоб Финк. Тот готовился к побегу и уже проделал лаз в стене. Пребывание Шиндерханнеса в тюрьме продлилось всего несколько часов.

В следующие полгода после побега Шиндерханнес оказался замешанным в два убийства, напоминавшие самосуд.

 

О Шиндерханнесе шла молва неуловимого и всесильного разбойника. Это побудило французские власти послать специальный отряд для его ареста. В феврале 1799 года Бюклер снова был схвачен и доставлен в тюрьму Зиммерна. В приспособленной под тюрьму башне имелась яма, глубиной примерно в 20 футов (более 6 метров). Заключенных спускали туда на веревке, поэтому считалось, что убежать из такой тюрьмы невозможно.

 

Шиндерханнес на удивление легко признавался в совершенных кражах лошадей, коров и другой скотины. Однако полностью опровергал свое участие в кровопролитиях, перекладывая вину на других. Около недели Шиндерханнес отвечал на вопросы мирового судьи, по ночам готовясь к побегу. Ему вновь посчастливилось встретить знакомых, готовых ему помочь. Три года спустя разбойник так описал свой побег из башни: “Стражник дал мне нож, которым я выпилил часть доски в камере, где меня допрашивали днем. Когда лаз был готов, ночью с помощью каната я выбрался из ямы и пробрался в кухню. На окне оказалась решетка, которую я выдернул и выбросил наружу. Рискованный прыжок освободил меня из тюрьмы, однако, отделившийся от стены камень полетел вслед за мной и сломал мне ногу. Я нашел палку и с большим трудом всю ночь брел до Бергхаузского леса, где переночевал и пошел дальше. В ночь третьего дня пути я добрался до мельницы в Биркенмюле, где я впервые поел после побега. Часть пути я ковылял, опираясь на палку, часть  — полз на коленях. Поэтому мясо на коленях и под мышками было разодрано до кости”.

 

На то, чтобы залечить ногу, Шиндерханнесу понадобилось около трех месяцев. Набравшись сил, он стал промышлять грабежами на большой дороге. Вместе с товарищами он устраивал засады в лесу и грабил всех возвращавшихся с ярмарки купцов. Другим методом банды были вымогательства. Купцы и состоятельные граждане получали письмо, подписанное Шиндерханнесом, с предложением заплатить определенную сумму за свое спокойствие. Для путешествующих разбойники за высокую плату выдавали своего рода “охранные грамоты”, защищавшие от нападения банды. Они носили романтическое название — “Йоханнес через лес”. Около половины жертв разбойников были евреями, тем более что евреи были зачастую наиболее состоятельными гражданами. Христианам в те века церковь запрещала одалживать деньги в рост или стремиться к материальному богатству, поэтому торговлей и особенно ростовщичеством занимались евреи, вызывая тем самым зависть не только простых обывателей.

 

Шиндерханнес постоянно менял место нахождения, оставаясь между Саарбрюккеном и Майнцем на левой стороне Рейна. Река являлась границей между немецкими землями и французским правлением. Живя на французской территории, Иоганн Бюклер несколько раз помогал австрийским войскам следить за неприятелем, то есть, за французскими оккупантами. Впрочем, делал он это небескорыстно.

Шиндерханнеса и его разбойников практически постоянно сопровождали представительницы прекрасного пола. Иногда они кочевали вместе с бандой, а иногда банда отправлялась на разбои прямо из борделя. Из протоколов следствия явствует, что у Шиндерханнеса за эти годы было до десяти сожительниц.

 

Как писал в “Рейнском цикле” французский поэт Гийом Аполлинер,

“Лесной разбойник Шиндерханнес

В тени спасительных ветвей

Ржет от восторга женихаясь

Кутит с разбойницей своей”.

 Особого внимания среди “разбойничьих невест” заслуживает Юлиана Блазиус. Шиндерханнес встретил ее весной 1800 года на базаре, где Юльхен вместе с отцом и сестрой развлекала народ пением и игрой на скрипке. В следующие два года она постоянно сопровождала Ханнеса. На суде Юльхен, чтобы смягчить себе наказание, говорила, что Шиндерханнес принудил ее остаться с ним. Ханнес взял на себя всю вину, выгораживая подругу. На самом деле Юльхен была вполне полноправным членом банды и не раз участвовала в грабежах, а также продавала краденое.

 

В первые два года XIX века разбойники жили в оставленном хозяевами замке Шмидтбург. В этот период власть Шиндерханнеса достигла своего апогея. Символичным представляется устроенный Ханнесом “разбойничий бал”. На празднике, проходившем в Грибельшиде, присутствовали все местные чиновники, включая бургомистра.

 

Для развлечения гостей была организована специальная культурная программа. Ехавшая на гастроли из Парижа в Майнц знаменитая танцовщица была остановлена на дороге вооруженными людьми. Артистку “попросили” дать представление и обещали потом щедро наградить и отпустить. Годы спустя танцовщица с улыбкой вспоминала о наивности и жизнерадостности разбойников. По ее словам, вели они себя достойно.

 

Тем временем, поимка разбойников стала для французов вопросом престижа. Большинство скупщиков и помощников Шиндерханнеса были схвачены. За поимку разбойников было назначено высокое вознаграждение. Бюклер решает прекратить разбои и заняться легальной торговлей. Весной 1802 года Бюклеру лишь чудом удается избежать ареста. Чтобы скрыться, Шиндерханнес записывается в прусскую армию под чужим именем. Однако прежний “коллега” опознает Ханнеса.

Бандит был арестован во Франкфурте и передан французским властям. Следствие продолжалось девять месяцев. Шиндерханнес, надеясь на помилование, признавался в содеянном. При этом он назвал большое число своих помощников, но выгораживал свою подругу Юльхен и отца, который тоже был замешан в некоторых историях.

 

Приговором суда 20 человек (среди них и Шиндерханнес) были отправлены на гильотину. Шиндерханнес был рад услышать, что не будут казнены его отец (его заковали в кандалы на 22 года) и Юльхен, которая в тюрьме родила от разбойника сына. Через два года заключения Юлиана Блазиус была отпущена на свободу и прожила долгую жизнь. Она дважды выходила замуж, родила еще семерых детей и была уважаема соседями. Слава “жены Шиндерханнеса” оставалась с ней.

 

В ноябре 1803 года сорок тысяч любопытных собрались перед воротами Майнца, чтобы увидеть казнь разбойников. Шиндерханнес оставался спокоен до конца. Сохранился его портрет, написанный во время судебного процесса Карлом Эрнстом. По легенде, один из обвиняемых указал Шиндерханнесу на художника. На что Бюклер ответил: “Пусть рисует, у меня — честное лицо, которого мне не пристало стесняться; а кто боится — пусть отворачивается”.

 

И правда, с портрета Иоганн Бюклер смотрит несколько самоотреченным, пожалуй, даже благородным взглядом. Если не знать, чей это портрет, можно было бы принять его за поэта-романтика.