Современные технологии и системы образования дают людям доступ к небывалому количеству информации. Но есть и обратная сторона: всплеск всеобщего всезнания, которое с пугающей частотой не соответствует действительности. Среднестатистический гражданин сегодня на полном серьезе уверен, что находится в равных интеллектуальных условиях с врачами или дипломатам, потому что прочитал статью по теме в «Википедии». От экспертов ждут того, чтобы они принимали любые возражения как личное мнение или выражение иной позиции по конкретному вопросу; если этого не происходит, начинают сыпаться упреки в снобизме или элитизме.
«Смерть экспертизы» американского ученого Тома Николса объясняет, как мы пришли к такой жизни. Развитие Интернета, повсеместная клиентоориентированность и превращение СМИ в круглосуточный источник развлечения — лишь некоторые из причин. Как это ни парадоксально, неограниченный доступ к любой информации создал не развитое во всех сферах мировое сообщество, а толпу плохо разбирающихся в теме, но вечно недовольных граждан, которые скептически воспринимают любые аксиомы.
Все изменилось. Врач, который выписывает лекарство, много лет учился и до сих пор продолжает внедрять в своей практике самые последние научные исследования. Однако, выходя из кабинета, мы уже гуглим название: почитать о побочных эффектах или убедиться, что более эффективного метода лечения нет. Юрист с огромным опытом работы может упорно убеждать поступить определенным образом, но если в аналогичной ситуации наши знакомые сделали по-другому, мы обязательно это упомянем. Школьный учитель может быть хоть всемирно признанным: в момент, когда родитель видит двойку в электронном журнале, он пишет и звонит во все инстанции в любое время суток, чтобы доказать, что преподаватель неправ.
Где же тогда истина? На помощь ежедневно приходят форумы, блоги и псевдонаучные статьи, где расписано все о вреде прививок, пальмового масла и феминизма. Люди не просто верят глупостям, они активно сопротивляются процессу познания и не хотят отказываться от своих неверных убеждений. Неудивительно, что в такой среде множатся эксперты в любых областях, бравирующие поддельными документами об образовании и раздающие опасные для жизни и психики советы.
«И пусть у вашего доктора будет другое мнение, но кто он такой, чтобы спорить со светящимся экраном, который ответит на ваш вопрос меньше, чем за секунду?»
Как же тогда защититься от невежества? Можно ли исправить сложившуюся тенденцию? И почему не стоит винить во всех проблемах интернет? Ответы — в книге-исследовании Николса, который подробно и с юмором пытается разобраться в ситуации. И напоминает: да, эксперты тоже могут ошибаться. Но они все же лучше некомпетентных людей: доктора справятся с лечением лучше, чем специалисты по приметам и суевериям или ваша бабушка со своими многочисленными припарками из капустных листьев.
Несколько фрагментов из книги для ознакомления
Современное общество не может функционировать без социального разделения труда и доверия к экспертам, профессионалам и интеллектуалам. (Пока я буду использовать эти три термина, как взаимозаменяемые.) Ни один человек не может быть экспертом во всем. Какими бы ни были наши стремления, мы объективно ограничены временными рамками и, бесспорно, нашими способностями. Мы успешны благодаря существующей профессиональной специализации, а также благодаря тому, что развиваем формальные и неформальные механизмы и практики, позволяющие нам доверять друг другу в других узких сферах деятельности.
В начале 1970-х годов писатель-фантаст Роберт Хайнлайн сказал, и это его изречение впоследствии часто цитировали, что «специализация — удел насекомых». По-настоящему способные люди, писал он, должны уметь делать все, от смены подгузника до управления военным кораблем. Это благородная мысль, которая прославляет человеческую приспособляемость и жизнестойкость, но она ошибочна. Были времена, когда каждый поселенец сам валил лес и сооружал свой дом. Это было не только малопроизводительно, но и позволяло построить только самое примитивное жилье.
Подобный обычай отошел в прошлое не без причины. Когда мы строим небоскребы, мы не ждем, что металлург, определяющий состав стали для балок каркаса, архитектор, который проектирует здание, и стекольщик, который устанавливает окна, окажутся одним и тем же человеком. Поэтому мы можем насладиться видом на город, открывающимся со стоэтажного здания: каждый специалист, пусть он и владеет дополнительными, пересекающимися знаниями, уважает профессиональные способности многих других специалистов и концентрируется на выполнении того, что он или она знает лучше всего. Их взаимное доверие и сотрудничество позволяет получить гораздо лучший конечный продукт, чем если бы они производили его в одиночку.
Самое главное заключается в том, что мы способны действовать эффективно, только признавая границы своих знаний и доверяя профессионализму других. Зачастую мы противимся этому выводу, потому что он подтачивает наше чувство независимости и автономии. Мы хотим верить, что мы способны принимать любые решения, и раздражаемся на тех, кто поправляет нас или говорит, что мы ошибаемся, или учит нас тем вещам, которые мы не понимаем. Эта естественная человеческая реакция, встречающаяся у некоторых, опасна, когда становится распространенным явлением среди целых сообществ.
НОВОЕ ЛИ ЭТО ЯВЛЕНИЕ?
Подвержены ли знания большей опасности, и действительно ли в настоящее время гораздо труднее вести разговор и обсуждение, чем пятьдесят или сто лет назад? Интеллектуалы всегда жалуются на дремучесть своих соотечественников, а обычные люди всегда не доверяли умникам и экспертам. Насколько нова эта проблема и насколько серьезно нам следует относиться к ней?
Зачастую подобный конфликт в публичном пространстве — это всего лишь предсказуемый шум, усиленный Интернетом и социальными сетями . Интернет накапливает неважные факты и незрелые идеи, а потом распространяет эту скверного качества информацию и неубедительную аргументацию по всему виртуальному миру.
(Представьте себе, что происходило бы в 1920-е годы, если бы у каждого чудака в каждом маленьком городке была бы своя радиостанция?) Нельзя сказать, что люди стали откровенно глупее или меньше хотят слушать экспертов , чем сотню лет назад: просто сейчас каждого из этих людей стало слышно.
Кроме того, определенное противостояние между теми, кто знает одни вещи, и теми, кто знает другие, неизбежно. Вероятно, в каменном веке между первыми охотниками и собирателями тоже возникали споры относительно того, что у них будет на ужин. По мере того как различные сферы человеческих достижений становились вотчиной профессионалов, разногласия росли и становились острее. И так как пропасть между экспертами и рядовыми гражданами увеличивалась, увеличивался также социальный разрыв и степень недоверия между ними. Во всех обществах, вне зависимости от уровня их развития, существует подспудная неприязнь к образованным элитам, так же как стойкая культурная приверженность народной мудрости, городским легендам и другим иррациональным, но нормальным человеческим реакциям на сложность и неразбериху современной жизни.
Демократии, с их шумными публичными пространствами, всегда были склонны ставить под сомнение традиционную систему знаний. На самом деле им больше свойственно подвергать сомнению любые традиционные вещи: это одно из свойств, которое делает их «демократическими». Даже в Древнем мире демократии славились своим пристрастием к переменам и прогрессу. Фукидид описывал афинян-демократов пятого века до н.э., как неутомимых людей, «постоянно что-то изобретающих». А столетия спустя святой Павел обнаружил, что «афиняне (…) ни в чем охотнее не проводили время, как в том, чтобы говорить или слушать что-нибудь новое*». Подобное неустанное подвергание сомнению господствующих догм приветствуется и отстаивается в любой демократической культуре.
Соединенные Штаты, с их пристальным вниманием к свободам индивидуума, оказывают еще большее сопротивление интеллектуальной власти, по сравнению с другими демократиями. Конечно же, ни одна дискуссия на тему «что думают американцы» не будет полной без обязательного упоминания Алексиса де Токвиля , французского историка и политика, который в 1835 году отмечал, что обитатели новообразованных Соединенных Штатов не особо благоволят к экспертам с их заумными речами.
«В большинстве случаев, — писал он, — при решении любой проблемы каждый американец предпринимает попытку разобраться в ней самостоятельно». Корни подобного недоверия к интеллектуальным авторитетам, рассуждал Токвиль, в самой природе американской демократии . Когда «граждане, которые находятся в равном статусе, имеют возможность наблюдать друг за другом вблизи», писал он, «они постоянно обращаются к собственному здравому смыслу, как к наиболее очевидному и близкому источнику истины. И это не столько вопрос потери доверия к тому или иному человеку, сколько нежелание полагаться на какой бы то ни было авторитет».
Подобные наблюдения не ограничивались Америкой эпохи ее становления. Учителя, эксперты и интеллектуалы высказывались об отсутствии к ним уважительного отношения со стороны сограждан еще с тех времен, когда Сократ был вынужден выпить свою чашу с цикутой. В более современную эпоху, в 1930 году, испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет открыто осуждал «восстание масс» и необоснованную интеллектуальную заносчивость, свойственную им:
«Так, в интеллектуальную жизнь, которая по самой сути своей требует и предполагает высокие достоинства, все больше проникают псевдоинтеллектуалы, у которых не может быть достоинств; их или просто нет, или уже нет.
Быть может, я ошибаюсь, но писатель, который берет перо, чтобы писать на тему, которую он долго и основательно изучал, знает, что его рядовой читатель, ничего в этой теме не смыслящий, будет читать его статью не с тем, чтобы почерпнуть из нее что-нибудь, а с тем, чтобы сурово осудить писателя, если он говорит не то, чем набита голова читателя»
Словами, которые звучат вполне к месту и сегодня, Ортега-и-Гассет объяснял растущую активность все более сильной, но при этом и все более невежественной массы многими факторами, включая материальную обеспеченность, благосостояние и научные достижения.
Американская приверженность интеллектуальной самодостаточности, описанная Токвилем, сохранялась еще на протяжении почти целого столетия, прежде чем пала под натиском критических нападок как извне, так и изнутри. Технологии, всеобщее среднее образование, стремительное распространение специализированной информации и выход Соединенных Штатов на мировую арену в качестве мировой супердержавы в середине двадцатого столетия — все это подорвало идею — или, если быть точнее, миф — о том, что среднестатистический американец хорошо подготовлен к непростым реалиям современной жизни и к решению проблем в масштабе страны .
Больше полувека назад политолог Ричард Хофштадтер писал, что «все более усложняющаяся жизнь современного человека неуклонно сводила на нет многие функции, которые обычные люди могут компетентно выполнить сами».
