Между тем Англия была не так уж и заинтересована в заключении мира. Начальный этап войны принес немалые выгоды ее жителям. В страну хлынули награбленные на континенте ценности. По словам одного из хронистов, в Англии не было женщины, не имевшей одежды, украшений, посуды из Кале и других французских городов. Кроме банального грабежа, серьезным источником дохода были выкупы за знатных пленников. Возникла даже своеобразная торговля пленными. Благородный рыцарь вполне мог уступить захваченного на поле боя собрата за умеренную сумму тому, кто согласен был ждать дольше, чтобы получить большую выгоду. Еще один хронист свидетельствует: «И возникло тогда общее мнение народа, что, пока английский король будет завоевывать Французское королевство, они будут процветать. В противном случае и их положение ухудшится».
В 1355 г. военные действия были возобновлены, причем Англия заполучила еще одного важного союзника. На стороне Эдуарда III выступил Карл Злой, король Наварры, небольшого королевства на границе Франции и Испании. Он мог принести англичанам не меньше пользы, чем шотландцы французам.
Кстати сказать, Шотландия вновь расстроила планы английского короля, открыв второй фронт. Эдуард III был вынужден спешно вернуться домой, а синхронное наступление англичан сразу по нескольким направлениям было сорвано. Успеха удалось добиться только на юго-западе, где во главе армии стоял старший сын короля, тоже Эдуард, прозванный по цвету его доспехов Черным Принцем. Его войском были захвачены города Каркассон и Нарбонн, опустошены области Бержерак и Перигор. Обосновавшись в Бордо, англичане совершали систематические военные рейды за Луару. За короткий срок в английском плену оказалось не меньше 6 тыс. французских рыцарей и сам коннетабль Франции.
Иоанн Добрый, при полной поддержке Генеральных штатов, начал срочно набирать новую армию и к концу лета 1356 г. выступил навстречу Черному Принцу, который хозяйничал на левом берегу Луары под стенами Тура. По подсчетам историков, французское войско превосходило английское как минимум вдвое, и Черный Принц принял решение отойти к Бордо. Но французы обогнали англичан на марше и вблизи Пуатье отрезали им путь к отступлению. Английский военачальник считал положение своей армии очень невыгодным, некоторые даже утверждали, что принц был откровенно испуган. Во всяком случае, он воспользовался услугами папского посланника, чтобы начать переговоры и предложил очень заманчивые условия: обещал возвратить добычу, пленных и все захваченные в этом походе крепости, с тем, чтобы ему разрешили свободный проход в Бордо, где затем будет заключено семилетнее перемирие. Иоанн это предложение отверг, потребовав, чтобы Черный Принц сдался ему со своей свитой и был заключен в тюрьму. Последний был вынужден принять бой. Обратившись с воодушевляющей речью к своей армии, наследник английского престола заявил, что, победив при таком соотношении сил, его воины станут самыми уважаемыми людьми в мире.
Слова принца Эдуарда воодушевили войско и полностью оправдались. Сумев занять, как и в битве при Креси, прочные оборонительные позиции на возвышенности, английская армия успешно отбила все атаки значительно превосходящего численно противника, а когда тот уже понес значительные потери, перешла в контратаку. Современники писали, что в битве при Пуатье погиб весь цвет французского рыцарства. Король Иоанн Добрый, сражавшийся до последнего и отказавшийся покинуть поле уже по сути проигранной битвы, был захвачен в плен.
Война как образ жизни
В историческом романе Артура Конан Дойля «Сэр Найджел», посвященном начальному этапу Столетней войны, есть забавный с современной точки зрения эпизод. Прибывшие во Францию английские рыцари получают известие о перемирии и воспринимают его очень своеобразно:
«...— Мне горько это говорить, но и ты, и все храбрые твои воины могли бы и не уезжать из Англии, столько пользы мне будет от вас! Подъезжая к замку, ты видел всадника на белом коне?
— Нет, не видел.
— Он прискакал по западной дороге из Эннебона. И почему он не сломал себе шею на пути сюда?! Лишь час назад привез он мне проклятую весть, а сам поехал дальше предупредить гарнизон Мальтруа. На год между французским королем и английским заключено перемирие, и тот, кто нарушит его, будет лишен жизни и имения. Перемирие! Гибель всех доблестных замыслов! Сидящие за столом обменивались растерянными взглядами, но тут Крокар опустил на него тяжелый кулак с такой силой, что кубки вновь зазвенели. Ноллес сидел как каменный, стиснув руки, а сердце Найджела налилось свинцом.
Иллюстрации Osprey
Перемирие! Как же он совершит свой третий подвиг? А вернуться, не совершив его, он ведь не может!»
Добрые рыцари продолжают горевать, пока из соседнего, занятого французами, замка не наведываются гости. Любимых врагов встречают очень радушно и вместе с ними вновь оплакивают упущенные возможности:
«...— Добро пожаловать, Робер! Ты желанный гость, пока остаешься под этой крышей. Быть может, придет час, когда мы сможем поговорить по-другому в другом месте.
— Уповаю на то, Ричард, — ответил Бомануар. — Мы в Жослене весьма тебя почитаем и в большом долгу у тебя и твоих людей за все, что вы для нас делали. Лучших соседей мы не могли бы пожелать, и никто другой не сулил бы нам большей чести. Я слышал, к тебе прибыл со своими людьми сэр Роберт Ноллес, и мы все удручены, что воля наших королей помешала нам что-нибудь предпринять.
Он и его оруженосец сели на предназначенные им места, наполнили кубки и выпили за здоровье присутствующих.
— Твоя правда, Робер, — сказал Бамбро.— Мы только что сами скорбели об этом. Когда ты узнал о перемирии?
— Вчера вечером прискакал гонец из Нанта.
— А к нам весть доставили нынче из Эннебона. Приказ запечатан собственной печатью короля. Боюсь, по меньшей мере год вы будете сидеть в Жослене, мы в Плоэрмеле, и коротать время как придется. А не поохотиться ли нам вместе на волков в большом лесу, не запустить ли наших соколов на берегу Дюка?»
Но хитроумный француз находит выход из положения:
«— Это все от нас не уйдет, Ричард, — ответил Бомануар, — но, клянусь святым Кадоком, думается мне, что при взаимном согласии мы можем ублажить себя и не нарушить повеления наших королей.»
Его слушают затаив дыхание, и он продолжает:
«— Вижу, что о согласии вашем спрашивать нечего, — продолжал бретонец. —Да я иного и не ждал, не то сюда не приехал бы. Вспомните, приказ этот касается войны, а не поединков, обменов ударом копья или других рыцарских забав. Король Эдуард доблестный рыцарь, как и король Иоанн, и навряд ли они хотят чинить помехи тем, кто хочет снискать больше чести или восславить свою даму с оружием в руках.
Вокруг стола прокатился одобрительный ропот:
— Коли вы выступите против гарнизона Жослена как гарнизон Плоэрмеля, перемирие будет нарушено, и мы ответим головой. Но если завяжется простая ссора между мной, например, и вон тем юным оруженосцем, по чьим глазам видно, как он жаждет чести, а затем и другие решат принять в ней участие, то это уже не война, но собственное наше дело, и королям вмешиваться в него не подобает.
— Твоя речь и мудра и справедлива, Робер, — сказал Бамбро.
Бомануар наклонился к Найджелу, держа в руке полный кубок.
— Как ты зовешься, оруженосец? — спросил он.
— Мое имя Найджел Лоринг.
— Вижу, ты молод и нетерпелив, а потому я избрал тебя, ибо в твои годы я ничего лучшего не пожелал бы.
— Благодарю тебя, благородный сэр, — ответил Найджел. — Для меня великая честь, что столь прославленный рыцарь, как ты, снизошел избрать меня для такого дела.
— Однако нам нужен повод для ссоры, Найджел. Так вот, я пью за дам Бретани, самых прекрасных и добродетельных дам во всей вселенной! Даже последняя из них несравненно превосходит первых английских красавиц. Что ты скажешь на это, юноша?
Найджел окунул палец в свой кубок и, перегнувшись через стол, прижал его к руке Бомануара, оставив на ней влажный след.
— Вот мой ответ тебе в лицо, — сказал он.
Бомануар смахнул красную каплю с руки и одобрительно улыбнулся.
— Сделать превосходнее не мог бы никто, — сказал он. — К чему портить мой бархатлый дублет? А ведь любой горячий юнец без царя в голове так бы и сделал! Сдается мне, оруженосец, ты далеко пойдешь! Ну а кто-нибудь хочет поддержать его в этой ссоре?
В ответ раздались грозные возгласы.»
Предводитель английского отряда подводит итог:
«— Значит, мы согласны, что драться будем не во имя Англии и Франции, но потому, что ты повздорил со сквайром Лорингом из-за дам. А теперь, какое время ты выбираешь?
— Немедля.
— Ты прав! Не то может прискакать еще гонец с запретом и на такие ссоры. Мы будем готовы завтра на восходе солнца...»
Возможно, писатель и сгустил краски, но определенные основания для создания такой вот картинки у него были. Для значительной части аристократии середины XIV в. война была не бедствием, а привычным способом существования, возможностью выдвинуться, а также поправить свое материальное положение. Причем это касалось не только английских рыцарей, многие из которых сколотили себе состояние на грабительских рейдах, но до некоторой степени и французов. Они могли надеяться компенсировать убытки от разоренных имений богатым выкупом за знатного пленника. А если нет, то решение материальных проблем можно отложить на потом. Война — это весело. Крупные сражения, конечно, оставили в душе французов горький осадок, но стычки между мелкими отрядами происходили по строгим рыцарским правилам. Если кто-то погиб во время поединка, значит — не повезло, но раненых и пленных принимали, как гостей, давали в их честь пиры и вскоре освобождали. Они возвращались в строй, чтобы помериться силами с новым доблестным противником.
Иллюстрации Osprey
Одна беда — французские крестьяне, на чьих полях резвились благородные рыцари, попутно сжигая деревни, никак не желали разделять их точку зрения на происходящее. Горожанам война тоже не нравилась. Помимо прямых убытков от сожженных и разграбленных городов, они несли еще и косвенные, от захиревшей торговли, а уж во сколько обошлась податному сословию угробленная под Пуатье армия — страшно подумать. Кроме того, благородные правила ведения сражений на простолюдинов не распространялись. Вскоре после пленения Иоанна эти самые простолюдины начали приходить к выводу, что с них, пожалуй, хватит. Одновременно зрело убеждение, что война слишком серьезное дело, чтобы оставлять его на усмотрение военных, то есть дворян. «Опасаясь врага и не доверяя знати», горожане по собственной инициативе укрепляли стены и приводили города в боевую готовность. Крестьяне тоже сколачивали оборонительные отряды. В 1358 г. их патриотические порывы вылились в Жакерию, знаменитое крестьянское восстание. Для его подавления французским и английским рыцарям пришлось объединить усилия. Расправы над повстанцами прекратила объявленная дофином Карлом амнистия (с момента пленения короля дофин исполнял обязанности регента). Впоследствии некоторые участники Жакерии пошли на королевскую службу и продолжили бить англичан уже с благословения официальной власти. Всего несколько лет назад подобный союз был бы невозможен. Известно, что на поле битвы при Пуатье явилось городское ополчение и предложило Иоанну Доброму свою помощь в защите отечества. Король нежданных помощников отослал, полагая, что война — дело дворянское, и незачем вмешивать в нее лавочников.
Эпоха Столетней войны была временем колоссальных идеологических сдвигов в истории Западной Европы. Именно в ее горниле были выкованы и французская, и английская национальные идеи и национальные государства. Так случилось, что обретение национального самосознания пришло через чувство национального унижения. В ходе войны многие, прежде непреложные идеологические установки были пересмотрены. Войну начинали вассалы Капетингов и Плантагенетов, оставлявшие за собой право поменять сеньора. Товарищи по сословию из противоположного лагеря были им куда ближе соотечественников. Заканчивали ее французы и англичане.
Один из главных культурных шоков Столетней войны — отказ от диктуемых рыцарским кодексом правил обращения с пленными. Члены укомплектованных представителями третьего сословия боевых отрядов настаивали на немедленной казни всех захваченных англичан, независимо от происхождения и платежеспособности. С точки зрения нормально воспитанного дворянина, это была дикость и неслыханное зверство. Но парадокс в том, что после того как требования озверевших простолюдинов стали выполняться, ужасов войны в среднем поубавилось. Надо также помнить, что последовательное проведение этой жестокой практики требовало от исполнителей немалых материальных жертв. Хронист Жан де Венетт свидетельствует: «Если бы крестьяне захотели отпустить их (пленных) за выкуп, они бы получили любые деньги, которые могли потребовать». С введением шокирующей практики убийства пленников война переставала быть веселым и прибыльным занятием. На английском берегу число желающих отправиться в рейд за Ла-Манш сильно сократилось, французские рыцари утратили надежду поправить свои дела за счет выкупа и были однозначно заинтересованы в скорейшем завершении войны. В 70-е годы XIV столетия французам чуть было не удалось ее выиграть.
Было бы, однако, неправильным представлять защиту Франции исключительно делом рук представителей третьего сословия, которые спасали ее вопреки глупым и предательским действиям аристократов. Именно такая картина зачастую предстает в популярной литературе советского периода, посвященной интересующей нас эпохе. Но в аристократическом лагере тоже были деятели, способные осмыслить ситуацию и очень много сделавшие для своей страны.
Продолжение следует
Статья была опубликована в декабрьском номере журнала "Наука и техника" за 2011 год
