После победы над армией махдистов, одержанной Китченером при Омдурмане (см. НиТ №4, 2010 г.) в сентябре 1898 года, когда англо-египетские войска стояли уже близ Фашоды, Великобритания обратилась к Франции с запросом — «на каком основании Франция овладела Фашодой, после того как Англия несколько раз заявляла о своем решении не допускать на Ниле утверждения какой бы то ни было европейской державы»? Цинизму и наглости Британии было не занимать…
И вот здесь произошло то, чего мало кто ожидал. Газеты захлебывались от всевозможных сценариев начала боевых действий между двумя гигантами тогдашнего мира. Мало кто верил в столкновения в Европе — французская армия была намного сильнее английской. А высадка на Британские острова предполагала такое столкновение противоборствующих сторон, которого не было со времен Трафальгара! Основная тяжесть борьбы, как и пару столетий назад, предполагалась в колониях — и в первую очередь в Африке. Но после непродолжительных дипломатических переговоров, во время которых английское правительство весьма недвусмысленно дало понять, что оно сочтет удержание Фашоды французами за повод к войне, 3 ноября 1898 года французское правительство решило вывести отряд Маршана из Фашоды, отказавшись от претензий на выход к Нилу! Фашода вошла в состав Судана, который стал управляться генерал-губернатором, назначаемым английским правительством.
А вот такого развития событий никто не ожидал! Эпизод этот вызвал сильное раздражение во французском обществе и печати; многие решительные сторонники реванша заговорили о необходимости союза с Германией против Англии.
Фашодский кризис (фр. Crise de Fachoda, англ. Fashoda Incident) был кульминационным пунктом в борьбе между Великобританией и Францией за раздел Африки. В дальнейшем по англо-французскому соглашению от 21 марта 1899 г. Франция получила некоторые компенсации в Центральной Африке… Но это было всего лишь «бокалом утешения» для второй по размерам и могуществу империи (Французской). Первая же империя, «переварив» Судан, почти сразу же «слопала» бурские республики Оранжевой Реки и Трансвааль — несмотря на все протесты «мировой общественности».
Почему же Французская империя, обладавшая более сильной и более многочисленной армией, уступила? Ответ оказался простым — Франция признала себя неподготовленной к полномасштабной морской войне против Англии! А потеря контроля над морскими путями вела к одному и весьма печальному выводу — потеря всех колоний, лишенных помощи из метрополии, становилась для Франции лишь вопросом времени! Повторять ошибки XVII-XVIII веков Третья Республика явно не хотела…
Итак только одна угроза ведения полномасштабных боевых действий на морях и океанах, без каких бы-либо то гарантий на победный успех, заставила Париж отступить. И это было тем более обидным, что каких-то десять лет назад соотношение сил в военно-морском противостоянии между двумя державами было противоположным! Увы, «военно-морская бестолковщина», запущенная амбициозным адмиралом Обом и учениками его «молодой школы», принесла свои горькие плоды…
Развитие технологий поставило перед морскими тактиками три задачи: возрождение тактики, пригодной для использования артиллерии; использование миноносцев в эскадренном сражении; разведка и удержание контакта с вражескими кораблями в открытом море. В конце 1880-х — начале 1890-х годов французам удалось достичь больших успехов.
Хотя французы и были наиболее последовательными сторонниками использования и развития таранной тактики, в конце 80-х годов XIX века они полностью отказались от нее в пользу артиллерии. В 1888 году при адмирале Бергассе Дюпти-Туаре (Abel-Nicolas-Bergasse Dupetit-Thouars) на Средиземноморской эскадре началась разработка новых «правил маневрирования», принятых в итоге в 1892 году. Полностью отвергнув тщательно разработанные «кабинетные формации», бывшие тогда в моде, Дюпти-Туар вернулся к основам «естественной тактики», предложенным ранее рационализатором военно-морской тактики адмиралом Жаном-Пьером-Эдмоном Жюрьеном де ля Гравьером (Jean-Pierre-Edmond Jurien de la Graviere ). Эта тактика состояла в отказе от управления эскадрой при помощи сигналов, поднимаемых на стеньгах мачт (которые уничтожаются огнем вражеской артиллерии в самом начале боя — в чем пришлось убедиться русским морякам в баталиях русско-японской войны), и принятии в качестве строя кильватерной линии, в которой каждый корабль повторял действия флагмана. «Победы проще добиться... благодаря простым, решительным и хорошо отработанным маневрам, чем благодаря сложным научно обоснованным комбинациям». Старое разделение эскадры и маневрирование в изысканных строях клина и пеленга, выглядевших столь заманчиво на маневрах мирного времени, были заменены единственной кильватерной колонной. Прежним запутанным перестроениям, столь секретным, что командующий британской Средиземноморской эскадрой, по его словам, «боялся поведать о них своей подушке», пришли на смену немногочисленные, простые и хорошо отработанные маневры.
Превосходство французов в тактике сохранялось все 1890-е годы, и они не сильно хвастались, заявив после маневров 1894 года, что «не будет излишне смелым предположить, что мы, благодаря усердию и инициативе каждого, в области тактики опережаем прочие морские державы, особенно Англию». Одна из причин этого превосходства заключалась в том, что в результате преобразований в кадровой системе флота молодые офицеры, для которых теперь существовала возможность заниматься штабной работой не только в кабинетах Морского министерства, но и на действующем флоте, принялись заниматься тактикой с тем же усердием, с каким их коллеги из других флотов «работали» на паркетной ниве карьеризма. Хотя французские корабли с их невыразительной серой маскировочной окраской (опять-таки — впервые в мире!) показались королеве Виктории «не слишком привлекательно выглядящими» на торжествах в Спитхэде в 1897 году, посвященных «бриллиантовому» юбилею правления королевы, лейтенант флота США Брэдли Э. Фиск (Bradley A.Fiske), присутствовавший на французских маневрах, по его словам: «Преисполнился восхищением перед французским флотом». Надо отметить, что в те дни наблюдатели от флота США воспринимались наравне с миссией из Чили: им тоже можно было совершенно спокойно и безопасно показывать все передовые веяния в военно-морском деле...
Важным шагом в дальнейшем развитии французского флота стала закладка трех кораблей типа «Charlemagne» и одиночных «Bouvet» и «Jena». Причем, если последний представлял из себя слегка улучшенную версию «Charlemagne», то «Bouvet» являлся завершением проекта «Charles Martel».
Эскадренный броненосец «Bouvet»
Концептуально проект этого корабля повторял броненосец «Charles Martel», хотя и несколько отличался по архитектуре (например, грот-мачта имела на один боевой марс меньше). Военно-морские специалисты часто считали его систер-шипом «Massena» и относили ко второй серии общего типа броненосцев «Charles Martel», в первую очередь благодаря тому, что оба корабля имели передовую конструкцию двигательной установки, в которой на каждый вал/винт работала своя паровая машина тройного расширения. Это, а также впервые установленная «гарвеевская» броня (на «Charles Martel» была установлена «компаунд») сделало эти два очень похожих корабля одними из самых хорошо защищенных броненосцев своего времени в мире. При этом на более позднем «Bouvet» было усилено бронирование палуб, боевой рубки и вспомогательной артиллерии. Вес установленной на нем брони достиг 4160 тонн (34% от водоизмещения).
«Bouvet» стал последним французским броненосцем с одинарными башнями главного калибра. Основное вооружение и его расположение повторяло таковое у головного корабля серии, и лишь только некоторое усиление противоминной артиллерии (8х100-мм, 14х47-мм, 8х37-мм у «Bouvet» против 4х65-мм и 18х47-мм у «Charles Martel») было данью за увеличение водоизмещения и размеров миноносцев.
Во всем остальном это был классический французский броненосец, с его маленьким (по британским стандартам) водоизмещением, относительно высоким корпусом с большим завалом бортов и массой небронированных надстроек.
Эскадренный броненосец «Charlemagne»
Броненосцы этого типа наконец-то получили артиллерию ГК в двухорудийных башнях «британского» образца. Все-таки преимущества этой системы с одним главным калибром оказались предпочтительнее в эскадренном бою, чем возможность сосредоточить огонь большего числа орудий главного калибра в носовых и кормовых секторах обстрела. Кроме того, 305-мм орудия главного калибра достигли уже такой степени совершенства, что по своей комплексной характеристике «вес снаряда/скорострельность» почти не уступали 274-мм орудиям, устанавливаемым на спонсонах. А установить 305-мм орудия на бортовых спонсонах было невозможно, т.к. зарядные и снарядные погреба оказывались в опасной близости от борта и могли стать легко досягаемыми для вражеских снарядов — либо требовалось устанавливать очень сложную систему подачи боеприпасов через отсеки, что не позволяло говорить уже о водонепроницаемости переборок (при открытых люках подачи боеприпасов!). Но смирившись с «британской» системой установки орудий ГК, французы и не думали отказаться от своей «фирменной» системы расположения артиллерии среднего калибра! Более того, именно уменьшение калибра орудий, расположенных на боковых спонсонах, придало всей этой «французской» системе известную законченность — меньший калибр и меньшая, соответственно, энергия дульных газов позволяли вести огонь строго по курсу корабля, не беспокоясь о сохранности рядом расположенных надстроек.
«Charlemagne» имели типично «французскую» защиту: два узких броневых пояса по всей длине корпуса и две броневые палубы с многочисленными клетками и коффердамами, заполненными целлюлозой. Поясная броня возвышалась над ватерлинией более чем на один метр — не уступая по этому показателю разрекламированному «Ройал Соверену». По всем остальным параметрам своей броневой защиты броненосцы этого типа практически не отличались от предшественников — броневой пояс простирался на всю длину корабля, имел толщину от 400 мм в середине и утоньчался до 250 мм гарвеевской брони в оконечностях. Броневая палуба хотя и была приличной толщины, но все-таки по своей конструкции существенно отставала от карапасной броневой палубы, уже применяемой на новейших английских броненосцах.
На предшественнике «Шарле Мартеле» имелся узкий пояс из 460-мм брони, который возвышался над проектной ватерлинией корабля в нормальном грузу лишь на 0,5 м; он перекрывался 70-мм стальной палубой. Над этим поясом имелась только полоса 100-мм брони шириной 1 м, выше которой не было никакой вертикальной защиты. В итоге получалось, что весь надводный борт выше отметки 1,7 м от ватерлинии мог быть превращен огнем современных орудий в решето, сквозь которое уже на углах крена 9° вода могла свободно вливаться внутрь, распространяясь поверх броневой палубы.
Следует отметить, что на «Шарле Мартеле» на 0,9 м ниже защитной 70-мм палубы проходила «отражательная палуба», конструктивно представлявшая собой дальнейший изгиб кверху двойного борта. Ее предназначением являлось задержание осколков при попадании в расположенную выше броневую палубу, отраженных внутрь, а также задержание воды, поступающей через пробоины и трещины в этой палубе. В реальности же расстояние между этими двумя палубами было слишком малым для эффективной задержки осколков. Бертэн желал применить клетчатый пояс между верхней и нижней броневыми палубами при бортовом поясе увеличенной высоты. Клетчатый пояс был применен и на «Charlemagne», что было даже конструктивно более успешным — из-за применения более прочной брони и соответствующего уменьшения общего веса бронезащиты. Однако поскольку подобное решение требовало дополнительно порядка 3000 т водоизмещения, то полное воплощение идей Бертэна последовало лишь через восемь лет на гораздо более крупных броненосцах класса «Републик».
Корабли обладали хорошими мореходными качествами и были весьма экономичными: за час полного хода их машины потребляли всего 10 тонн угля.
Эскадренный броненосец «Jena»
Устранить недостатки бронирования кораблей типа «Charlemagne» французы попытались в близком к ним по конструкции броненосце «Jena». Благодаря тому, что французским кораблестроителям было наконец-то дозволено пойти на некоторое увеличение размеров и водоизмещения (всего на 700 тонн), удалось значительно увеличить высоту поясной брони и установить более тяжелую артиллерию среднего калибра (8х164-мм против 10х138-мм). Вместе с тем длинный и узкий корпус, оснащенный неудачными скуловыми килями, был подвержен сильной качке и делал корабль неустойчивой артиллерийской платформой. Впрочем, этот вывод приемной комиссии был впоследствии опровергнут капитаном «Иены», который в 1905 году заявил, что «мореходность корабля превосходна, всхожесть на волну хорошая, а качка — спокойная». Как и на предшественниках, на броненосце были установлены двадцать водотрубных котлов Бельвиля и три вертикальных паровых машины тройного расширения — по одной на вал. На испытаниях броненосец показал вполне приличную скорость в 18,11 узла.
Главный калибр броненосца не изменился, по сравнению с «Charlemagne», а вот батарею среднего калибра удалось значительно усилить. Восемь 164-мм орудий образца 1893 года с длиной ствола в 45 калибров были установлены в отдельных казематах и посылали свои 52-килограммовые снаряды на расстояние в 9000 метров с начальной скоростью в 865 м/с. Запаса в 1600 снарядов было достаточно для ведения 3-часового беглого огня со средней скорострельностью в один-два выстрела в минуту.
Кроме этого, на верхней палубе устанавливались за орудийными щитами восемь 100-мм орудий образца 1893 года с длиной ствола в 45 калибров, выстреливавших 12-килограммовые снаряды на дальность 9500 метров с начальной скоростью 710 м/с. Скорострельность составляла 6 выстрелов в минуту, а запас снарядов — 2074 штуки.
Противоминную артиллерию дополняли шестнадцать 40- калиберных 47-мм орудий образца 1885 года фирмы Hotchkiss расположенных на мачтах и надстройках. Они стреляли 1,5-килограммовыми снарядами на дальность в 4000 метров с начальной скоростью 610 м/с. Запас снарядов составлял 15000 штук.
Бронирование «Jena» было более чем основательное. Главный броневой пояс по ватерлинии из гарвеевской брони шириной 2,4 метра и длиной 84 метра имел толщину от 320 мм в средней части корпуса и постепенно утоньчался до 230 мм в оконечностях. Верхний броневой пояс состоял из двух полос: нижней — толщиной в 120 мм и верхней — толщиной в 80 мм. Их суммарная высота составляла 2 метра в средней части судна. Максимальная толщина бронированной палубы достигала 80 мм, а носовой и кормовой траверзы имели броню в 90 мм.
Бронирование башен ГК заключалось в 50-мм бронировании крыши башни и 278…318-мм бронировании ее стен. Казематы 164-мм пушек имели 90-мм бронирование. Шахты подачи боеприпасов башен ГК имели 250-мм бронирование, а башен СК — 200-мм. Боевая рубка имела фронтальное 298-мм бронирование и 250-мм боковое бронирование. Ее крыша была защищена двумя слоями брони по 25 мм. Были бронированы и переговорные трубы — 200 мм! Любой «британец», как говорится, «нервно курит в стороне»…
Броненосец прослужил менее пяти лет. В ту эпоху достаточно часто на многих флотах мира имели место инциденты, связанные с самовозгоранием нитроцеллюлозного пороха — о предпосылках к этому мы писали в прошлом номере нашего каталога. Почти всегда это случалась не в море, а в порту. Командир «Jena» знал это, но проявил явную беспечность. Поставив корабль 4 марта 1907 г. в сухой док №2 в Тулоне для прохождения технического обслуживания корпуса, а также для проверки рулевого управления, он не позаботился выгрузить на берег боезапас. Между тем в ходе ремонта разобрали систему охлаждения погребов. И вот 12 марта 1907 года из кормового магазина 100-мм снарядов неожиданно повалил дым. Вовремя затопить отсек стоящему в доке кораблю оказалось невозможным, хотя из стоящего в соседнем доке броненосца «Patrie» даже сделали выстрел по воротам сухого дока с целью открытия доступа для воды! Увы, снаряд срикошетил, а продолжать такие опасные артиллерийские занятия в густонаселенном городе моряки не решились. Через какое-то время пламя распространилось в корму и добралось до погребов 305-мм снарядов. И хотя, ценой жизни одного из офицеров, ворота дока удалось открыть и вода стала поступать — время было упущено… Мощнейший взрыв превратил современный броненосец в груду металла. 118 убитых и 35 раненых — таков итог этой «войны против себя»!
В 1909 году французы использовали корпус искалеченного броненосца в качестве мишени для испытаний удлиненных 305-мм бронебойных снарядов. Результаты стрельб превзошли все ожидания. Новый снаряд весил 435 кг и имел заряд в 13 кг мелинита, в то время как применявшиеся ранее 335-кг снаряды снаряжались лишь 8 кг взрывчатки. Благодаря закаленному наконечнику и высокой начальной скорости (875 м/с) снаряд легко пробил главный пояс корпуса бывшего броненосца, а новый взрыватель обеспечил взрыв за броней, вызвав огромные разрушения внутри корабля. Фугасные же тонкостенные снаряды, начиненные большим количеством взрывчатки (до 15% от веса снаряда), послужившие «могильщиками» броненосцев эры Барнаби, уничтожившие «Belleisle» и принесшие победу адмиралу Того (об этом мы еще поговорим на страницах журнала), при обстреле «Jena» оказались беспомощными. Таким образом, мертвый корабль подтвердил правильность конструкторских идей, заложенных в систему его бронирования, и посмертно посрамил критиков из «туманного Альбиона», которые, как угри на сковородке, извивались в глумлении над флотом «смешных галлов».
Если рассматривать французский флот в общем, то, без сомнения, он представлял собой очень внушительную силу и являлся в середине 90-х годов XIX века самой серьезной угрозой «владычице морей». Все его броненосцы первого класса по ватерлинии были защищены очень хорошо, имели высокие борта и орудия, расположенные на очень большой высоте, — что позволяло вести огонь даже при сильном волнении на море.
Ромбоидальная система расположения орудий, долгое время господствовавшая на французских кораблях, кроме явных преимуществ (возможность ведения сильного огня в нос и корму), имела и свои серьезные недостатки. Когда два тяжелых орудия, находящихся по-бортно, направлены прямо на нос или прямо на корму, то пороховые газы после выстрела могут сильно повредить надстройки. Все это, конечно, породило бы во время боя большие трудности и беспорядок. Впрочем, такие «опасения» высказывали британские военно-морские специалисты, а, как мы уже о том упоминали, на хвалимой «британской» системе расположения орудий главного калибра попытка ведения огня прямо по курсу на «Sans-Pareil» привела к полному уничтожению его носовой части! Французский же флот «жалоб и нареканий» по поводу такого оригинального расположения орудий «не предъявлял». Не было нареканий и от Российского императорского флота, на броненосцах и крейсерах которого «французская» схема также применялась.
Говоря в общем, английские строители стремились защитить орудийную прислугу и для этого укорачивали поясную броню. Французские же инженеры, с другой стороны, обращали очень мало внимания на защиту людей и очень много — на защиту ватерлинии; вследствие этого они уменьшали высоту броневого пояса. В целом, французские броненосцы, перевооруженные новой скорострельной артиллерией, явно превосходили своих британских «ровесников», на перевооружение которых Адмиралтейство поскупилось. Также совершенно зря английская пресса издевалась над орудийными щитами, называя их «ловушками для снарядов» — совершенно забывая, что господство дуэта «скорострельная артиллерия» и «фугасные снаряды с бризантным ВВ» пришлось на самый конец XIX — начало XX века, когда эти французские корабли уже были выведены из состава флота. Причем, по известной англо-саксонской двуличности, британские историки и публицисты совершенно «не замечали» того, что на британских же броненосцах средняя артиллерия поголовно была укрыта как раз такими же щитами!
Самый страшный удар французскому флоту и его становому хребту — броненосцам — нанесли не пушки англичан, а «военно-морская бестолковщина», занесенная адмиралом Обом и его совершенно деструктивной «молодой школой», и массированное вмешательство в дела флота и кораблестроения популистов из парламента, поразившие Францию изнутри. Стройная система строительства кораблей и распределения заказов среди промышленности была разрушена. Плоды не заставили себя долго ждать.
Английская промышленность на момент закладки «Ройял Соверенов» существенно отставала от французской. Корабли были вооружены старомодными 13.5-дюймовыми пушками, и защищены броней типа «компаунд» — все потому, что у англичан не было времени ждать, пока технические специалисты смогут сократить отставание. Но уже в броненосцах типа «Маджестик» нашло свое отражение сформировавшееся превосходство английской промышленности и организации флота. В то время, когда французские верфи были вынуждены оплачивать простой своих рабочих ради уверенности, что в случае необходимости они окажутся под рукой, в только одном британском кораблестроительном районе — Клайде — двести-триста тысяч рабочих переходили с завода на завод, выполняя сдельную работу — ту, в которой они были наиболее опытны. Эффективность труда также выросла. «Редутабль» и «Дюперре», построенные в 1870-х годах за пять лет, стоили примерно столько же, сколько их английские сверстники. «Маджестики», постройка которых шла в то время, когда реформы Гамильтона и Уайта по организации работы верфей только начали действовать (см. НиТ №7 за 2011г.), строились в среднем за два года — по ценам на 30-40 процентов ниже, чем их французские соперники.
Вплоть до 1894 года можно было говорить об определенной военно-морской политике Третьей республики. Но в течение 1890-х годов французы из-за отсутствия продуманной кораблестроительной программы потеряли большую часть технического превосходства над англичанами, достигнутого ими в 1880-х. А с началом изготовления в Лонгридже двенадцатидюймовых пушек с проволочным скреплением стволов англичане получили пушки, почти столь же хорошие, что и французские, — хотя английские снаряды были по-прежнему невысокого качества. Недостатки «Маджестиков» (для заряжания, орудие надо было разворачивать в диаметральную плоскость. А для того, чтобы помогать наводить пушки, требовались усилия пятнадцати человек!) должны были быть исправлены в броненосцах следующих серий.
В Royal Navy, после того, как проект был готов, Адмиралтейство закладывало большое количество кораблей данного типа, тогда как французы часто строили одиночные корабли. Одной из причин, по которым французы избегали централизации проектирования и постройки больших серий однотипных кораблей, были сомнительные результаты централизации при Наполеоне III. В последние годы пребывания на своем посту Дюпюи де Лом не только создал несколько неудовлетворительных проектов, но и отказался использовать какие бы то ни было чужие идеи. Совет Адмиралтейства в 1871 году постановил, что «корабли новых типов должны закладываться порознь, не быть однотипными, и воспроизводиться только после длительных и серьезных испытаний». Стремительные перемены, почти одномоментно сделавшие корабли де Лома устаревшими, произвели глубокое впечатление, и в 1878 году, когда целый флот первых броненосцев стремительно выходил из строя, строить однотипные корабли было недопустимо. И это было на тот момент верным решением, ибо: «Пока Франция будет создавать флот из групп совершенно однотипных кораблей, любой прогресс в военно-морском деле будет ослаблять одновременно не одну, но несколько составляющих частей ее морской мощи».
Пока облик броненосца не сложился (то есть, на протяжении 1880-х годов), все французские броненосцы строились независимо друг от друга. Conseil des Travaux и морское министерство вырабатывали общие требования к проекту и предлагали инженерам из Genie maritime разработать чертежи корабля, удовлетворяющего им. Эта система, поощрявшая инженеров привносить в проект свои собственные идеи, способствовала прогрессу, достигнутому французами в эти годы.
Но как только был выработан стандартный тип броненосца, недостатки этой системы стали перевешивать ее достоинства. С 1890 по 1892 год, когда англичане приступили к постройке восьми броненосцев типа «Ройял Соверен» по одинаковым чертежам, французы заложили пять броненосцев («Массена», «Карно», «Жорегиберри», «Шарль Мартель» и «Бувэ») по чертежам, разработанным по одному техническому заданию пятью разными инженерами. Результатом инициативы проектировщиков стало то, что корабли отличались друг от друга совершенно — от внешнего вида и до «тысячи и одной детали». Если бы команду с «Карно» потребовалось бы перевести на «Бувэ», ей бы пришлось потратить несколько месяцев только на выяснение, где находятся те или иные устройства и как с ними надлежит обращаться. Команде же «Ройял Соверена» было столь же просто перейти со своего корабля на любой из однотипных, как сегодня водителю пересесть из одной «Лады» в другую.
Французские корабли различались, скорее, не по типам, а по именам авторов проекта. Каждый инженер занимался решением тех проблем, которые казались ему наиболее интересными. На одном корабле были лучше установлены пушки, на другом — достигалась более высокая скорость, на третьем — остроумное расположение угольных бункеров должно было обеспечить большую дальность плавания. О надежности же, простоте и дешевизне предпочитали забыть. Сложное устройство, позволяющее сэкономить десять фунтов веса на машинах, могло стоить вдвое дороже, чем старое, выходить из строя в море и требовать десять человек для ремонта. Французские историки позднее объясняли относительные неудачи французских подводных лодок в Первую мировую войну «оригинальностью, с которой мы подходили к решению технических проблем при плавании под водой, и к стремлению найти изящное решение — ради самой изящности... Наши субмарины были более совершенны в деталях, чем английские или германские — но на практике не могли соперничать с ними».
Французские артиллеристы в оригинальности не уступали инженерам. На 1899 год флот использовал пушки пятнадцати разных калибров, заряды сорока пяти типов и снаряды 128 (!) типов. На броненосце «Шарль Мартель» были установлены пушки шести различных калибров. К 5.5-дюймовым пушкам имелись снаряды девяти типов. Решить, какие именно боеприпасы надлежит размещать на складах при колониальных угольных станциях (военно-морских базах), было практически невозможно. Даже артиллерийские установки, производимые разными фирмами в соответствии с собственными идеями, могли — для одних и тех же пушек, на кораблях одного типа — отличаться друг от друга.
В Англии по крайней мере два, а то и три корабля одного типа строились в одном порту: один достраивался, постройка другого была в самом разгаре, третий только что был заложен. Опыт, приобретенный при постройке первого, позволял строить второй и третий едва ли не в полтора раза быстрее, наличие постоянной работы позволяло использовать каждого рабочего в соответствии с его специальностью. Во Франции же депутаты от портовых городов (вот уж прОклятые политиканы!) следили, чтобы заказы распределялись равномерно, в результате чего в каждом порту строилось не более одного корабля одного типа.
Но даже если корабли одного типа строились в одном порту, различия в деталях не позволяли использовать опыт, полученный при постройке одного, для заметного ускорения постройки второго. Английские корабли вплоть до мелочей разрабатывались в Лондоне. К примеру, подчиненным Уайта потребовался год, чтобы выполнить чертежи броненосцев типа «Канопус», закладка которых предусматривалась бюджетом 1896 года — и только после этого были заключены контракты. После того, как контракт был заключен, англичане строили корабли со всей возможной скоростью, не позволяя себе вносить в проект какие бы то ни было изменения. Во Франции же технический отдел Морского министерства состоял всего из четырех (!) сотрудников — по причине «экономии». В то же время очередной министр требовал подготовить чертежи нового корабля за два-три месяца, чтобы заключить контракты и заложить корабли до того, как его преемник сможет вмешаться. В этих условиях приходилось предоставлять разбираться с одними мелочами инженерам, отвечающим за постройку кораблей в портах, и согласовывать другие после того, как постройка кораблей уже была начата.
Когда британцы достраивали первый корабль серии, они отправляли его на долгие и тщательные испытания. Если не происходило ничего непредусмотренного, следующие корабли серии проходили лишь короткие ходовые и артиллерийские испытания. На каждом же французском корабле различные устройства проходили долгие и тщательные испытания, и по каждой проблеме велся бесконечный обмен рапортами и мнениями — продолжавшийся и тогда, когда корабль нес службу во флоте.
Смотр в Спитхэде в 1897 году, на который англичане вывели длинную колонну новейших броненосцев и крейсеров, продемонстрировал французам слабость их флота — как раз перед Фашодским кризисом. Из любопытного доклада корабельного инженера Максима Лобефа (Maxime Laubeuf ) видно, какое глубокое впечатление произвела на него замечательная однотипность броненосцев типа «Маджестик» — начиная с вооружения и внутреннего устройства и заканчивая расположением мачт и труб. «Мы можем только завидовать единству чертежей... их исполнения... простоте устройства... и стабильности руководства флота. Результаты британских кораблестроительных усилий, безусловно, крайне впечатляют».
Пристально рассматривая положение французского флота перед Фашодой, можно только изумляться беспорядком и множеством причин, его вызвавших. Впрочем, положение флота отражало общую неразбериху во французской дипломатии, политике и промышленности. Палата депутатов, пытающаяся добиться контроля над расходами на флот, не только меняла стратегию — например, с «примата береговой обороны», осуществляемую броненосцами второго класса, на «войну против вражеской торговли», осуществляемую большими крейсерами, — но и вмешивалась даже в вопросы выбора типа кораблей для флота. Пока наиважнейшие военно-морские базы Брест и Бизерта — равно как и важные угольные станции в дальних морях — не были завершены, сторонники столь неэффективных портов, как Рошфор и Лориан, добились выделения на их модернизацию шести миллионов франков! Рабочие арсеналов, кочегары, недовольные офицеры и механики — все они имели своих представителей в Парламенте. При создании проекта корабля технические службы хотели одного, министр — другого, Высший Совет — третьего, Conseil des Travaux — четвертого. Оригинальность проектировщиков только довершала беспорядок, устроенный еще в Париже. Наконец, флоту приходилось сражаться с армией по вопросам береговой обороны, защиты угольных станций и распределению «лишних» рабочих верфей.
Французский флот упорно отказывался идти на те изменения, которые общественное мнение требовало провести в области организации и постройки кораблей, и не предпринимал никаких мер, чтобы объяснить обществу значение флота для национальной обороны и основы ведения войны на море (заметим, что и в Российской империи, и в нынешней России ВООБЩЕ этими вопросами никто не занимается!). В результате общество и избранные им представители-парламентарии всеми возможными способами пытались воздействовать не только на стратегию флота, но и вмешивались в решение технических вопросов. Что выходило из этого «нашествия любителей флота» для самого флота, мы увидели. Это и привело к позору Фашоды.
Статья была опубликована в февральском номере журнала "Наука и техника" за 2012 год
