Всего за сорок лет, отмерянных для него судьбой, ему довелось столько всего сделать, увидеть и пережить, что этого с лихвой хватило бы на двадцать других жизней. Хорошее представление об этом человеке дает характеристика генералпрокурора Сената князя Вяземского, которую тот дал Беньовскому после его отправки на Камчатку: «Беньовского во время заарестования в Петербурге сам я видел человеком, которому жить или умереть все едино». По большому счету, его жизнеописание может быть интересно для исследователей лишь его географической стороной — путешествиями, которые совершил Беньовский, некоторые из которых — к примеру, плавание вместе с русскими моряками из Камчатки в Китай, состоявшееся за несколько десятилетий до легендарных походов Крузенштерна, Коцебу и Головнина, — можно смело назвать первопроходческими и поставить в один ряд с плаваниями Дрейка и Магеллана.

Мориц Беньовский, путешествия, Камчатка
Мориц Беньовский

«Человек маленького роста с красивым лицом и хорошими манерами, весьма находчивый в разговоре», — так описывала Беньовского его современница, французская писательница Стефани-Фелисите Дюкре де Сент-Обен. Как это почти всегда бывает с подобного рода личностями, составить сейчас совершенно точное и правдивое его жизнеописание не представляется возможным. Как и любой другой авантюрист, вынужденный по роду своей деятельности представляться вымышленными титулами и званиями, а также приписывать себе всякие заслуги, Беньовский, не жалея красок и фантазии, наполнил написанные своей рукой мемуары событиями, которые представляли его читателям в романтическом и геройском виде, храбрым воином и бесстрашным мореходом, защитником угнетенных и покорителем женских сердец. Более-менее точно, благодаря архивным документам и запискам Ивана Рюмина, сопровождавшего Беньовского в морском походе, можно судить об отрезке его жизни, проведенном в России, и о плавании на галиоте «Св. Петр и Павел». Об остальных годах его жизни можно составить лишь относительно правдоподобную картину, собранную из разных, подчас весьма противоречивых, сведений. В своих мемуарах Беньовский пишет, что родился он в 1741 г. в венгерском городе Вербо в семье кавалерийского генерала, словака по происхождению, и венгерской баронессы из баронского рода Ревай. Дальшеиз его мемуаров можно узнать, что в 14 лет он поступает на военную службу и спустя год участвует в Семилетней войне против Пруссии. Английский издатель его книги Оливер Гасфильд с присущей англичанам дотошностью и консерватизмом усомнился в военных подвигах юного венгерского гусара и решил проверить выписки из метрических книг вербовского прихода, где родился Мориц Беньовский. Также он заглянул во французский колониальный архив, где содержались документальные свидетельства о начале его службы в австрийском полку, — и после изучения этих документов выяснилось, что год рождения Беньовского не 1741, а 1746. Для чего ему нужно было вводить читателей в заблуждение, меняя свою дату рождения и приписывая себе лишние пять лет, понять несложно, ведь истинная дата совершенно исключает его участие в битвах Семилетней войны. Реальное же начало его военной карьеры было совершенно обыденно-прозаичным и никак не подходило для героического жизнеописания: прослужив совсем немного времени в австрийском полку, он повздорил со своим командиром, вышел в отставку и занялся в своем поместье сельским хозяйством. Но, видимо, не для успехов на сельскохозяйственной ниве был рожден Мориц Беньовский, и его деятельной натуре и темпераменту было тесно среди амбаров, мельниц и конюшен со свинарниками.

барские конфедераты, авантюрист, Беньовский
Барские конфедераты

Вторая половина XVIII века в Европе не была ознаменована спокойной и мирной остановкой, и все, кто хотел показать себя на поле брани в военном деле, часто имели к тому полную возможность. Побыв некоторое время фермером и поучаствовав в междоусобной «войне» за родительское наследство, Беньовский переезжает в Польшу и вступает в ряды Калишского кавалерийского полка. Вскоре в Польше начинается вооруженное восстание, т.н. Барская конфедерация, и Беньовский принимает участие на стороне польских конфедератов в боях с русской армией. Причем, если верить его запискам, он был одним из главных вождей конфедерации и вел за собой восставших, подобно Гарибальди и Жанне д, Арк. За свои военные подвиги он был произведен в генералы и награжден орденом Белого Орла. Как там было на самом деле, сказать трудно, так что придется поверить Беньовскому на слово, хотя другие источники не так героически изображают его участие в восстании. В 1768-м году его берут в плен русские войска генерала Апраксина и на первый раз отпускают под честное слово не воевать больше на стороне конфедератов. Но, как известно, война — это не Олимпийские игры, и тут действуют другие принципы, а потому, благополучно забыв о данном обещании, Мориц Беньовский вновь встает под знамена восставших и через год под Тарнополем снова попадает в плен. На этот раз ему уже не верят и отправляют сначала в Киев, а оттуда — в Казань.

конфедераты, русские войска, восстание
Столкновение конфедератов с русскими войсками

В Казани он был гостеприимно принят местной знатью, тосковавшей, как и всюду в провинции, от серого однообразия похожих друг на друга дней. Конечно же, приезд ссыльного мятежного генерала с приятной внешностью и хорошими манерами, умевшего занимательно рассказывать о своих подвигах, стал для них настоящим праздником, глотком свежего воздуха. Интересное свидетельство, удачно дополняющее портрет Беньовского, оставил один из плененных польских конфедератов, тоже бывший в то время в Казани: «Хорошо зная химию, он подружился с местным ювелиром и так удачно повел свои дела, что нажил значительное состояние. Это был человек не только отлично воспитанный, владевший несколькими языками, но чрезвычайно сметливый и изворотливый. Генерал-губернатор полюбил его общество и часто приглашал его к своему столу». Беньовский рассказывает в мемуарах, что в столице казанской губернии в то время сплошь и рядом жили люди, стоявшие в оппозиции к верховной власти Екатерины II и мечтавшие поднять бунт, опираясь на местное дворянство и казанских татар. Так ли это было на самом деле — неизвестно, во всяком случае, никаких других упоминаний о казанской «фронде» нет. Можно предположить, что, скорее всего, наш герой слегка приукрасил ничем интересным не отмеченное пребывание в Казани своим якобы участием в заговорщицких делах местных жителей, без колебаний посвятивших его в свои планы, «побег из Казани в связи с раскрытием заговора» звучит более привлекательно, чем просто побег из места ссылки. Ну, так или иначе, вооружившись документами и подорожной, украденными в домеприютившего их местного купца, Беньовский вместе со своим товарищем по ссылке, шведом Адольфом Винбландом, бежит в Петербург. Как им удалось беспрепятственно проделать такой длинный путь через Нижний Новгород, Владимир, Москву, Тверь и Великий Новгород до Балтийского моря, плохо зная русский язык и саму Россию, остается загадкой. Любой, взглянув на карту, сможет оценить, какое громадное расстояние надо было преодолеть беглецам, чтобы с берегов Волги добраться в город на Неве. Даже сейчас, в эпоху быстроходных поездов и автомобилей, такой путь занял бы немало дней, а каково же им было в то время, если еще учесть, что двинулись они в путь поздней осенью? Нужно было обладать совершенно замечательными способностями располагать к себе людей, чтобы удачно совершить такое путешествие. И это самое умение — располагать, очаровывать, вызывать симпатию и доверие у людей, — пожалуй, можно назвать самой главной отличительной чертой Беньовского, помогавшей ему совершать то, что было не под силу другим.

Большерецкий острог, Великий Новгород, Россия
Большерецкий острог

В Петербурге их пребывание было совсем недолгим. Познакомившись с одним голландским шкипером, они договорились с ним, что он переправит их морем в Голландию, но голландец в последнюю минуту дрогнул и выдал беглецов властям. Арестованного Беньовского и его товарища заключают сначала в Петропавловскую крепость, а затем, по высочайшему повелению от 14 ноября 1769 года, высылают на вечное поселение на Камчатку. Напутствуя сопровождавшего арестантов курьера, князь Вяземский пишет в инструкции, что «разговоров вам с сими арестантами никаких не иметь, тем паче о состоянии и именах их у них не выспрашивать… Естьли (так в оригинале — А.З.) оные арестанты станут иногда врать какие не пристойные слова, в таком случае запретить им строго, чтоб они от того удержались и ничего не говорили; и что ими не пристойное выговорено будет, то сие содержать вам в секрете…» Чуть меньше года занял их путь через всю Россию к месту ссылки, и, преодолев, наконец, несколько тысяч километров по земле и по морю, ссыльные в сентябре 1770 года высадились на западном побережье Камчатки, в устье реки Большой, где в то время находилось самое большое поселение на полуострове — Большерецкий острог. Можно только представить, как защемило сердце у прибывших сюда поселенцев при виде дикого и унылого пейзажа необжитого камчатского берега, где им предстояло провести остаток своих дней. В Большерецке в то время было всего полсотни жилых домов и 23 купеческие лавки. К этому можно добавить еще церковь, большерецкую канцелярию и казенный командирский дом — вот и все поселение. По причине небывалой дороговизны привозных продуктов местные жители вели почти первобытный образ жизни, довольствуясь тем, что давала им природа Камчатки: рыбой, дичью, ягодами и кореньями. С прибывавшими сюда ссыльными, которые должны были жить «трудами рук своих», тоже никто не церемонился. По прибытии им вручались топор с ножом и набором плотничьих инструментов для постройки дома, ружье с небольшим запасом пороха и свинца, после чего ссыльный считался способным себя прокормить и отпускался на вольные хлеба. Год прибытия Морица Беньовского выдался на Камчатке особенно тяжелым. Свирепствовавшая в предыдущем году эпидемия оспы унесла множество местных жителей, камчадалов, и около сотни приезжих русских, после нее по какой-то причине сильно уменьшилось количество лосося, составлявшего основной рацион камчатцев, и, как следствие этого, зимой 1770 года случился повсеместный голод. Вот как описывал один из свидетелей ту тяжелую зиму: «Трудно описать все бедствия, перенесенные камчадалами... В пищу употреблялись кожаные сумы, езжалые собаки, падаль и, наконец, трупы умерших от голоду своих родственников». На фоне всех этих бедствий желание ссыльных убраться отсюда куда-нибудь подальше — хоть на край света — выглядит вполне естественным. В таких нечеловеческих условиях Беньовскому даже не нужно было прилагать много усилий, чтобы склонить почти всех жителей Большерецка к бунту и побегу. В своих мемуарах он ничего не пишет о голоде и эпидемии, зато, с присущей ему живостью, повествует, как он спускался в кратер вулкана и плавал на байдаре к Алеутским островам, как охотился в лесах Камчатки, ухитрившись за один день застрелить восьмерых (!) медведей. Он быстро договаривается с товарищами о побеге, при этом его единогласно избирают в предводители, и все торжественно клянутся в повиновении ему. На следующий день после этого собрания Беньовский в местной канцелярии устраивает сеанс одновременной игры и обыгрывает в шахматы казачьего атамана, не подозревавшего, с каким гроссмейстером он садится играть, получив с него за выигрыш полторы тысячи рублей. Такая удачная победа рождает у Беньовского замысел обыгрывать за деньги в шахматы местных купцов. Остается только гадать, откуда в то время на Камчатке могло набраться среди купцов столько заядлых шахматистов. Параллельно с шахматным предприятием деятельная натура Беньовского решает заняться образованием местных детей, для чего он планирует открыть первую на Камчатке школу. Дальше Беньовский рассказывает невероятную историю о том, как начальник острога, капитан Нилов, за особые заслуги дарует ему свободу и поручает создать на юге полуострова, на реке Лопатка, сельскохозяйственную колонию. Насколько правдоподобны все эти рассказы и можно ли им верить, пусть каждый судит сам, очевидно можно сказать, что в них просматривается некоторая преемственность с историями известного барона Мюнхгаузена.

жилища камчадалов, поселенцы, Китай
Жилища (летнее и зимнее) камчадалов

Действительность же была, конечно, намного прозаичнее. Измученные тяжелыми условиями поселенцы видели в побеге с Камчатки свою единственную надежду на лучшую жизнь и потому охотно приставали к заговору, так что Беньовскому и компании не составляло труда привести свои планы в действие. В ночь на 27 апреля 1771 года группа заговорщиков ворвалась в дом начальника острога капитана Нилова, и в завязавшейся возне хозяин дома был убит. Это была первая и последняя жертва того бунта, нужно отметить, к чести Морица Беньовского, что он не допустил лишней жестокости и ненужных расправ. Чтобы это выступление не было похоже на простой бунт заключенных, Беньовский решает придать ему политическую окраску и объявляет себя сторонником и тайным посланником царевича Павла Петровича, которому все участвовавшие в бунте публично присягают на Евангелии. Затем вместе с товарищами он пишет пространное, в 11 страниц, «Объявление в Сенат», где были перечислены социальные и политические причины, подтолкнувшие их к действиям: «И присланы все мы на свое содержание, где всегда зима, и хлеба нет, а покупают дорогой ценой и питаемся все рыбой. И привыкшие люди в работе сносить того не могут, рассмотрите: есть ли тут человеколюбие: ни малейшаго нет кроме обмана и неохота умирать…» Также был написан манифест императрице Екатерине, «Manifestum, Аnnо 1771, April». Эти два документа были составлены в таких социально справедливых, революционных по духу выражениях, что под ними могли подписаться и декабристы, и «большевики», и многие другие защитники униженных и угнетенных, а некоторые слова в них не устарели и до сих пор. Известие о камчатском бунте дошло до Петербурга через восемь месяцев, зимой следующего года. После этого нескольких дальневосточных чиновников были отправлены в отставку, несколько лиц, подозреваемых в соучастии, взяты под стражу, а за головы беглецов, которые в то время были уже в Китае, была объявлена награда в 200 рублей за каждого.

 

Надо сказать, что среди людей, составивших ядро заговора и сопровождавших впоследствии Беньовского в дальних странствиях, были личности в высшей степени интересные и незаурядные. К примеру, бывший поручик лейбгвардии Измайловского полка Петр Хрущов, высланный на Камчатку за армейский заговор против императрицы, бывший армейский капитан и помещик Ипполит Степанов, правая рука Морица Беньовского, сосланный за свой либерализм и критику действий «августейшей особы», бывший поручик гвардии Василий Панов (погибший на острове Тайвань от стрелы туземца), осужденный за «сопротивление наказу Екатерины по составлению Уложения законов Российской империи» и резкое столкновение с графом Орловым. Среди бежавших вместе с Беньовским, кроме ссыльных и приставших местных жителей, был один довольно известный мореход — штурман Максим Чурин, опытнейший моряк, участник экспедиции П.К. Креницина на «Святой Екатерине». Именно благодаря его участию стало возможным бегство бунтовщиков по морю, а затем — неизведанным маршрутом по Тихому океану. Был еще один примечательный член мятежной команды — тринадцатилетний Ваня Уфтюжанинов, сын местного священника. Этот юный романтик сам попросился в далекое плавание, поменяв спокойную духовную карьеру на жизнь моряка и искателя приключений, и до самого конца был вместе с Беньовским во всех его странствиях и лишь после гибели своего командора на Мадагаскаре вернулся в Россию. Уже под старость, живя в Сибири, в городе Зерентуй, он приютил у себя одного из участников восстания декабристов — Александра Луцкого, который оставил в своем дневнике теплые воспоминания о постаревшем юнге со «Святого Петра и Павла».

граф Мориц Беньовский, Сибирь, А.П. Боголюбов
Беньовский сообщает ссыльным план побега.
Иллюстрация А.П. Боголюбова к книге «Граф Мориц Беньовский» (1894 г.)

После захвата власти и приведения к присяге, «карбонарии» начинают спешно собираться в путь. Они приобретают у купцов и местных жителей все необходимое для дальнего похода, причем, как сказано в официальном отчете — «Деле о происшедшем в Камчатке в Большерецком остроге от сосланных злодеев бунте», «…казна (острога), состоящая в медных деньгах и несколько серебра, была разграблена, и что всего смешнее, на сии деньги нужные товары у купцов покупали, а не грабили». И это тоже можно поставить в заслугу Беньовскому, что он, не желая прослыть разбойником, не допустил больших грабежей и беспорядков. Через два дня провиант, пушки, ружья с боеприпасами, железо, инструменты были погружены на плоты и по реке Большой бунтовщики отплыли в Чекавинскую бухту, где все погрузили на зимовавший тут галиот «Св. Петр и Павел». И 12 мая, когда все приготовления были закончены, галиот вышел в море. На борту было около 70-ти человек: солдаты, казаки, матросы, промышленники, ссыльные, камчадалы, а также соликамский посадский, великоустюжский купец, три штурманских ученика, устюжский крестьянин, сын священника и подушный плательщик — настоящий «Ноев ковчег»! Вместе с мужьями в дальний путь, подобно женам декабристов, отправилось и несколько женщин. И всей этой разношерстной кампании предстояло плыть за тридевять земель на совсем небольшом корабле, построенном не для дальних океанских походов, а для прибрежных, каботажных, плаваний1. Но это обстоятельство, видимо, никого не пугало, жизнь на Камчатке казалась беглецам хуже всяких бурь и штормов.

берег Камчатки, бунтовщик, корабль
Восточный берег Камчатки

На шестой день плавания судно бросило якорь около одного из островов курильской гряды. Здесь во время >стоянки произошло чрезвычайное происшествие: несколько членов экипажа, предположительно, взятых в это плавание силой, решили поднять бунт и увести галиот назад на Камчатку. Вот как об этом пишет плывший на том корабле бывший работник канцелярии Иван Рюмин: «На другой день, т.е. 19 мая, расшвартовали судно, занялись поправкою такелажа, печением хлебов и шитьем английского флага и вымпела, которые тотчас и поставили. 29 числа сочинил Бейсноск (так он называет Беньовского — А.З.) письменное определение и приказал в силу оного высечь кошками штурманских учеников Измайлова, Зябликова, камчадала Паранчина с женою и матроса Софронова». После порки кошками троих главных зачинщиков в назидание другим Беньовский приказал высадить на безлюдном острове. Этим невольным «робинзонам» удалось благополучно пережить свою островную одиссею. Через три дня, обходя свой остров, они наткнулись на приставших к нему промышленников, собиравшихся идти на промысел тюленей, моржей и котиков. Зверобои взяли с собой камчадала Паранчина и его жену и отплыли на промысел, по какой-то причине оставив Герасима Измайлова одного на острове, и ему пришлось целый год провести в одиночестве. Позже штурман Измайлов, вернувшись на Камчатку и отсидев несколько месяцев под стражей, стал известным моряком, участвовал в экспедиции Г. Шелехова по освоению западных берегов Америки и встречался у берегов Камчатки с известным капитаном Куком.

Чукотка, зверобои, галиот
Вид побережья Чукотского полуострова у Мечигменской губы. С рисунка Беньовского

1 Утверждение некоторых авторов о том, что галиот был размерами в 17 м длины и 6 м ширины, кажется сомнительным, если представить себе размещение 70-ти человек и массы всякого груза в деревянном коробе со скошенными боками длиной всего 17 метров. Более правдоподобными выглядят данные о размерах судна, которые приводит в своей работе польский исследователь Э.Кайданьский: длина — 36 м и водоизмещение — 300 т.

 

Окончание следует

 

Статья была опубликована в майском номере журнала "Наука и техника" за 2013 год

Нашли опечатку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter.

Новости о науке, технике, вооружении и технологиях.

Подпишитесь и будете получать свежий дайджест лучших статей за неделю!