ПО ТУ СТОРОНУ ПЕСЧАНОГО МОРЯ
Еще в VII в. до н. э. экспедиция, снаряженная по приказу фараона Нехо, обогнула континент, двигаясь с востока на запад, и вернулась в Египет через Гибралтарский пролив. Несмотря на это, на закате античности возобладало мнение, что обогнуть Африку невозможно, да и незачем. Авторитетный ученый II в. н. э. Птолемей полагал, что дальше на юг лежит дикая и необитаемая пустыня, которая простирается до самого южного полюса. Ему верили, а содержащийся в трудах Геродота рассказ об имевшей место в старину экспедиции считали сказкой.
После разрушения античной цивилизации авторитет Птолемея в данном вопросе еще долго оставался незыблемым. Более того, плавание южнее мыса Нон (Non plus ultra – «не дальше») почиталось не только бессмысленным, но и гибельным. Там начинается «зеленое море мрака», от солнечного зноя морская вода кипит, обшивка корабля и паруса загораются, а всякий белый человек превращается в негра.
Тем не менее, небольшие следы европейской торговли с Черной Африкой в раннем Средневековье имеются. То ли эти неведомые купцы были людьми просвещенными, то ли наоборот слишком невежественными, чтобы читать Птолемея. Редьярд Киплинг, певец британского империализма, в одной из своих новелл (из цикла «Пак с волшебных холмов») очень красочно описывает путешествие, совершенное двумя английскими рыцарями времен Вильгельма Завоевателя на корабле викингов.
«По словам Витты, его отец Гутрум доплыл некогда вдоль африканского берега до земли, где люди, не носившие никаких одежд, отдавали золото за железо и стеклянные бусы. Там он купил много золота и слоновьих бивней: туда-то, с помощью Железного Мудреца, и надеялся добраться Витта. Он не боялся ничего — лишь бы добыть себе богатство.
«Отец рассказывал мне, — говорил Витта, — об обширном мелководье, которое тянется на три дня пути, а к югу от того мелководья начинается лес, растущий прямо из моря. Дальше к юго-востоку лежит страна, жители которой носят золото в своих курчавых волосах, но там обитает и множество демонов, которые прячутся на деревьях и разрывают людей на куски. Что вы на это скажете?»
«Золото там или не золото, — отвечал Хью, поглаживая свой меч, — я думаю, что приключение нас ждет веселое. Зададим жару этим твоим демонам!»
Впрочем, Киплинг описывает не конкретное, известное историкам путешествие, а то, что могло бы быть. Активное документально зафиксированное освоение европейцами западноафриканского побережья начинается в XV в., и его пионерами были не англичане, а португальцы.
Постепенно африканский берег оброс фортами, но чужаки по-прежнему практически не проникали вглубь Черного континента. Несмотря на то что, казалось бы, каботажное плавание вдоль береговой линии представляет гораздо меньшую сложность, чем путешествие через океан, Африка южнее Сахары оставалась необжитой европейцами гораздо дольше, чем Новый Свет.
Тому есть несколько причин. Природные условия были здесь далеко не столь благоприятны для колонистов, как в Северной Америке, и в отличие от Южной Америки и Индии здесь на побережье не было крупных государств, инфраструктуру которых завоеватели могли бы использовать в своих целях, устроив верхушечный переворот, или играя на противоречиях уже существующих политических группировок.
Сколько-нибудь серьезные государственные образования имелись лишь в глубине континента, как бы защищенные от пришельцев мощной полосой суши, где обитали лишь дикие племена, незнакомые с производящим хозяйством, и потому путешественники из Европы испытывали здесь серьезные трудности, когда им требовалось пополнить запасы продовольствия. Наверное, это не послужило бы непреодолимым препятствием, если бы европейцы проявили настоящую заинтересованность.
Но как мы увидим, африканский континент в большинстве случаев доставлял все, что требовалось пришельцам руками самих африканцев. Правда, начиная с XVII в., выходцы из Голландии начали активно обживать южную оконечность материка. Климат здесь был почти европейский, а мыс Доброй Надежды — важнейший пункт на пути в Индию, так что основанный здесь в 1652 г. город Капстад, позже переименованный англичанами в Кейптаун, быстро превратился в весьма цивилизованный порт, но еще в начале XVIII в. белые контролировали здесь лишь небольшую область радиусом 50-70 км. Даже при наличии цепочки прибрежных фортов, промежуточными пунктами для кораблей, направлявшихся к мысу Доброй Надежды, чаще служили атлантические острова — Тенериф, Мадейра, остров Святой Елены.
«ЧЕРНАЯ СЛОНОВАЯ КОСТЬ»
Если физически европейцы мало проникали вглубь Черной Африки, это не значит, что туда не проникало европейское влияние. Важные политические и экономические изменения, происходившие в большом мире, изменяли и структуру африканских обществ. Увы, часто не лучшим образом. Более того, случалось, что по мере роста социально-экономического влияния Европы, физическое присутствие европейцев в сердце Африки сокращалось, потому что в нем отпадала потребность.
Известный историк-экономист Фернан Бродель в своей книге «Время мира» рассказывал по этому поводу следующее: «В конце XVI в. в Сан-Сальвадоре, столице Конго, имелось более ста португальских купцов и добрая тысяча искателей приключений того же происхождения. Впоследствии размах дел сократился, мелкие роли уступили африканским посредникам и комиссионерам, в частности мандингам, обозначавшимся родовым названием меркадорш (mercadors), и сотрудникам вспомогательным, метисам и черным, именовавшимся помбейруш (pombeiros). Эти последние, кем бы ни был хозяин, на которого они работали, более жестоко эксплуатировали своих братьев по расе, нежели белые».
Постепенно главным товаром, вывозимым из Африки, стало не золото, не страусовые перья, не камедь, и даже не слоновая кость, а чернокожие невольники. Изначально торговля рабами, видимо, была здесь органичной частью торговли вообще, так как институт рабовладения, очевидно, был знаком африканским племенам. Как писал Фернан Бродель, рабство было здесь эндемичной повседневной структурой. Хотя он же сетует на отсутствие у нас сколько-нибудь достоверных сведений об африканских обществах, какими они были до того, как вошли в соприкосновение с чужеземцами.
Начало массовому вывозу невольников положили арабские купцы, снабжавшие этим товаром сначала Халифат, а потом Османскую империю, а также Индию. По оценке известного историка А. Мэддисона, общая численность африканских рабов, доставленных за весь период торговли ими на разные рынки мира, составляет 22 млн 713 тыс. человек. Из них приблизительно 1/3 невольников была доставлена до 1500 г.
Впрочем, тут мы опять-таки сталкиваемся с недостатком сведений. Выше была приведена точка зрения Мэддисона, но оценки разных специалистов очень сильно разняться. Предполагаемое число невольников, вывезенных из Африки за все время активной работорговли в этом регионе, колеблется в пределах 10–50 млн человек.
Арабская работорговля по понятным причинам тяготела к восточному побережью. В Западной Африке работорговля приобрела промышленные масштабы после открытия европейцами Америки. Именно плантации Нового Света, отчаянно нуждающиеся в рабочей силе, стали главными потребителями «черной слоновой кости». Переход корабля через Атлантику с трюмом, набитым рабами, и продажа их на плантации Нового Света был лишь одним из элементов «подсистемы Западной экономики», как часто характеризуют африканскую работорговлю.
Корабли, задействованные в этом процессе — португальские, английские, испанские, голландские или французские — занимались «треугольной торговлей». То есть их маршрут описывал треугольник: из какого-нибудь европейского порта он отправлялся к атлантическому побережью Африки, оттуда в Вест-Индию, а затем возвращался в Европу. В каждой из вершин треугольника купец получал прибыль. В европейских портах Нанте, Ливерпуле, Амстердаме на борт брали дешевые ткани, железные изделия, медную и стеклянную посуду, разноцветные стеклянные бусы, крепкие спиртные напитки, ножи, огнестрельное оружие, порох. Все это везли в Африку и меняли на черных невольников. Затем работорговец отправлялся в Новый Свет и сбывал там этот товар. На вырученные деньги закупались колониальные товары: сахар, табак, индиго, хлопок. Их везли в европейские порты, чтобы в свою очередь продать. Часть прибыли шла на закупку новых европейских товаров для Африки.
Как видим, система получалась очень рациональная, в ее исправном функционировании были заинтересованы не только вест-индские плантаторы, но и западноевропейские ремесленники, а потом промышленники. И как это не цинично звучит, эта же система до поры до времени способствовала бурному, хотя и извращенному развитию африканских обществ. Ведь товар добывали и поставляли главным образом сами африканцы. Делом пришельцев было лишь назначить достаточно привлекательную цену.
Государства внутренних районов отправляли на побережье тысячи рабов, связанных друг с другом кожаными ремнями. «Торговля невольниками, — писал известный африканист Филипп Кертин, — это подсистема атлантической экономики, но она также и подсистема большой модели западноафриканского общества, его образа действий, его религии, его профессиональных стандартов, его собственного самосознания и еще многого другого».
Сначала продавали тех, кто и раньше числился в рабах, потом, с целью разжиться ценным живым товаром, стали устраивать регулярные набеги на соседей. Если соседи не ловились, могли подсунуть работорговцу ненужных родственников. Кончилось тем, что продавали всех кого можно, и кого нельзя. Король Конго сетовал, что «воры и люди без совести похищают сыновей нашей знати и наших вассалов, подталкиваемые иметь португальские изделия и товары, до коих они жадны». Но не сам ли он подтолкнул своих подданных к подобному образу действий?
Бродель дает следующую картину: «Работорговля, непомерно развившаяся под влиянием американского спроса, потрясла весь Черный континент. В отношениях внутренних районов и побережья она сыграла двойную роль: ослабляя, ввергая в упадок крупные государства внутренних областей — Мономотапу, Конго — и, напротив, благоприятствуя натиску мелких государств-посредников, расположенных вблизи побережья, своего рода маклеров, которые снабжали европейских купцов невольниками и товарами... Черная Африка была более глубоко порабощена этим процессом, чем то утверждали историки в недавнем прошлом. Европа пустила свои корни в самое сердце континента, далеко за пределы своих прибрежных позиций, островов — перевалочных пунктов, пришвартованных и гниющих на месте судов или же обычных пунктов работорговли, или фортов (первый из них, самый знаменитый, Сан-Жоржи-да-Мина, построенный португальцами на Гвинейском побережье в 1454 г.). Эти португальские форты, затем голландские, английские или французские, которые так дорого было содержать, служили защитой от возможных нападений негров и против наскоков конкурентов. Ибо белые, игравшие в одну и ту же торговую игру, при всяком случае рвали друг друга в клочья, захватывали форты друг друга, вели военные действия, активные, если и не успешные, вне пределов крупных конфликтов».
(Окончание следует)
Статья была опубликована в августовском номере журнала "Наука и техника" за 2018 год
